Такое понятие, как «прямой умысел», формулировалось почти внятно – на уровне советской юридической фразеологии. Указывалось, что обвиняемый «действовал с прямо поставленной контрреволюционной целью, т. е. предвидел общественно опасный характер последствий своих действий и желал этих последствий».
Вовсе же невнятно формулировалось понятие «косвенный умысел». Случаи применения такого термина – это казусы, когда вообще не существовало доказательств, что ставилась преступная цель. Тогда отмечалось: обвиняемый «должен был предвидеть общественно опасный характер последствий своих действий».
До суда, впрочем, могло и не дойти. Инструкции Народного комиссариата внутренних дел разрешали внесудебную ссылку или высылку «лиц причастных к контрреволюционным преступлениям».
Это, кстати, относилось не только к литераторам. К их родственникам и знакомым тоже.
Статья вызвала панику среди писателей. На фоне решений о «чистках» она воспринималась как подготовка очередной серии карательных акций. Причем весьма масштабных.
Защита нападением
На страницах «Литературной газеты» в полемику с Блюмом вступили несколько известных литераторов. Они настаивали, что сатирик, обличая, например, бюрократов, не становится контрреволюционером.
Авторы же «Двенадцати стульев» воздерживались от участия в полемике. У них нашлись заступники: 17 июня 1929 года – в разгар дискуссии о сатире – «Литературная газета» опубликовала статью А. К. Тарасенкова «Книга, о которой не пишут»[78].
На это заглавие и ориентировались советские исследователи. Так, Л. М. Яновская – в цитированной монографии – акцентировала: «Несмотря на осторожное молчание критики, “Двенадцать стульев” были тепло и сразу (“непосредственно”, по выражению Е. Петрова) приняты читателем»[79].
Общепризнанным считается, что после тарасенковской статьи прекратилось «осторожное молчание критиков». Нельзя сказать, что они и раньше молчали, однако в данном случае важнее другое. Редакция «Литературной газеты» выводила «Двенадцать стульев» за рамки дискуссии о сатире. Если пользоваться досоветской терминологией, она выдавала авторам «справку о благонадежности».
Ради этого и была затеяна довольно сложная интрига. Статья Тарасенкова –
У статьи были все атрибуты рецензии. Основной текст предваряла библиографическая характеристика издания – фамилии авторов, заглавие, жанр, издательство и т. д. Что не могло не удивить читателей: тогда не было принято рецензировать книги с опозданием почти на год. И уж вовсе странно публикация выглядела в еженедельной газете – оперативной по определению.