Но здесь мы переходим уже в иную область, ибо, действительно, хоть олива — и вправду дерево, посвященное Афине, но символ–то это всеж–таки вполне мужской. Это действительно самый настоящий промысел — то, ради чего функционирует космическая пещера, и то, что движет этот влажный космос. Это (скажем в полуантичном духе) аристотелевский перводвигатель — мировой ум, а не софия; логос, а не мудрость — тут ум, ради которого и благодаря которому выступает из своих границ, движется и живет весь космос.

И я вас уверяю, читатель: то метафизическое лесбиянство, в которое впала Сара, — есть всего лишь результат недостойного поведения ее мужа Николая Сидорова, может быть еще — результат моего фатального невнимания к ней, но уж во всяком случае, не отражение истинного положения вещей в мире. И вот именно поэтому то, что говорилось ею о пещере нимф, так сбивчиво, шатко, аморфно.

Сравните–ка это с ее же истерической проповедью Великой Матери — ведь ничего общего! Конечно, в обоих случаях речь идет об одном и том же, но в последнем — Сара уже не сознает себя Афиной, неким оливковым деревом, — она смягчилась; она как–то незаметно отделила дерево от пещеры и теперь видит его (это дерево), стоящим перед собой; она прямо–таки физически чувствует его, и это ощущение сбивает ее с толку; она сомневается в том, что говорит; она теряет нить; она уже говорит автоматически; она смотрит на себя со стороны и, быть может, с удивлением обнаруживает однобокость, ущербность, и неполноту своих слов. Она беспомощно смотрит на меня и замолкает.

Это тягостное молчание, читатель, и особенно тягостно оно для Сары. И вот я — чтобы хоть немного помочь ей, чтобы как–то хоть разрядить эту томительную напряженность молчания, — я, глядя в упор на нее, прервал тишину — ты слышишь, читатель? — вот я, длинноствольная олива с масляными глазами, спрашиваю:

— Ну, а что собственно значит само слово «нимфа»?

Спросил и угодил в самую точку — вот ответ смущенной Сары:

— Вообще–то, по первоначальному значению, «нимфа» — это «нестарая женщина», то есть, в принципе, объект эротического влечения.

— Да? А я думал, что это какие–нибудь козлоногие?

Как это теперь уже ясно видит проницательный чтец, меня что–то опять сейчас подмывало воочию вновь убедиться в том, что Сидорова — коза.

— Нет, почему козлоногие? — промямлила Сара, украдкой взглянув на меня, — просто женщины:

«Их в закоулках уютных пещер заключают в объятья С лаской любовной Силены и Аргуса зоркий убийца». — «Аргуса зоркий убийца» — это Гермес что ли? — спросил я, продолжая пристально глядеть прямо в прячущиеся глаза подтянувшейся вдруг, затаившей дыхание Сары.