В конце Сара уже не читала эту муть, а произносила наизусть, закрыв глаза. Получалось полное впечатление, что она говорит о себе. Она даже вся раскраснелась, бедненькая…

— Ты это серьезно? — повторил я.

— Конечно, — отвечала она, но не так уж уверенно. — Все: Артемида, Афина, Афродита, Гера, Прозерпина, Геката — все! — все они только одна богиня.

— Изида?

— Причем тут Изида? — Великая Мать!

— Но выходит, что и богов мужского пола чтят как Великую Мать? Скажи — Гермес будет воплощением женщины?..

— Майи, в данном случае, которая его родила.

— Или все–таки Великой матери?

— Майи как матери — ипостаси Матери всех богов.

— Значит ипостаси…

— Ну–да — ипостаси. У всякой богини есть целая иерархия ипостасей, которая внизу оканчивается какой–нибудь земной женщиной: Елена — для линии Афродиты, Пенелопа — для Афины.

— А для мужчин? — спросил я, — Одиссей кто?

— Гермес, конечно, — Одиссей ведь потомок Гермеса, через Автолика. Потому такой хитрый.

— А Пенелопа, почему ипостась Афины?

— Ну как же, она ведь все время ткёт, и потом Афина — хранительница Одиссея… она везде его сопровождает и ткет его судьбу. Был, кстати, культ Афины Мории — мойры, судьбы.

Все–таки вот что еще меня несколько смущает, читатель: не кажусь ли я тебе сейчас рядом с Сарой таким же легким, как рядом с Лапшиной? Помните паучка–то? Если кажусь, то знайте: вскоре (пора уж!) я исправлю эту абберацию вашего зрения. Продолжим. Сара продолжит:

— Афина, тогда, представляется — вообще судьбой. Но главное — она ткачиха, она соединяет бессмертное и смертное. По Платону (во всяком случае так можно интерпретировать «Гимея») она буквально: притканивает — бессмертное к смертному.

— Притканивает? — спросил я, — как это можно понять? Присоединяет?

Сара задумалась.

— Не просто присоединяет, — сказала она, — а как–то переплетает. Вот, скажем, есть нить «бессмертное» и есть нить «смертное», и они пронизывают друг друга в одной ткани — понимаешь?