— Совсем ненадолго, — пообещал он слабеющим голосом, — я не буду долго испытывать ваше терпение. Но есть вещи, о которых следует знать королю.
После этих слов он вдруг заговорил о постороннем, без всякой связи переходя с одного предмета на другой, словно превратившись в несмышлёное дитя, как это часто бывает с людьми старыми и немощными, особенно при смерти. Наконец он начал:
— Очистить душу от старинного бесчестья, которое её тяготит — всё равно что освободиться от рабского ярма. Очищение облегчает боль. Слишком долго носил я в себе этот позор.
Людовик велел принцу де Фуа, Анри и Жану Леклерку удалиться.
— Мы одни, — сказал он, так как д’Арманьяк лежал с закрытыми глазами, — мой мудрый наставник, добрый друг, добрый вассал, что вы хотите рассказать мне?
— Обещаете ли вы мне восстановить попранную справедливость, Людовик?
Слишком легко король ответил: да.
— Вы клянётесь?
Слишком легко и бездумно он поклялся. Позднее воображению Людовика часто представлялось, как под пером Филиппа де Комина предсмертное признание Бернара д’Арманьяка обретает ореол гениальности — долгая вдохновенная речь, прощание с этим миром без сожалений и упрёков, и, возможно, последнее ласковое благословение королю. Но на самом деле старик, подобно большинству из нас, закончил земной путь так же, как и начал его — в крови и поту, в жестоких страданиях, задыхаясь и бессвязно что-то бормоча.
И всё же сквозь сомкнутые, источающие гной глаза, сквозь почерневшую кровь на дрожащих губах, в последних ещё слышных словах, слетевших с этих губ, Людовик видел спокойное величие встретившего смерть.
Перед тем как вздохнуть в последний раз, Бернар д’Арманьяк сбросил со своих плеч груз молчания, который мучил его столько лет. Из его затруднённой, часто и надолго прерывающейся речи король понял суть: принц, генерал Леклерк и юный Жан приходились друг другу дедом, отцом и внуком.
— Расскажите Фуа, кто его спас, Людовик!
Эта тайна угрожающе опасно затрагивала династические интересы. Людовик сразу же пожалел о данной клятве.
Глава 40
Людовик всегда крайне неохотно шёл на нарушение клятвы, особенно если клятва принесена у одра умирающего, когда ангелы стаями порхают вокруг, чутко прислушиваясь к каждому слову и спеша на бесшумных крыльях унести его в рай, и потом внести клятвопреступление в вечные скрижали. Он отдавал себе полный отчёт в том,