Новоиспечённый дворянин всегда вызывал улыбку у короля, когда торжественно произносил какое-нибудь длинное, со всеми титулами, имя одного из важных господ.

— Береги моё здоровье, Оливье, и я тоже сделаю тебя графом.

— Я много занимаюсь, читаю, учусь, чтобы сравняться и даже превзойти святого брата Жана. Учёные доктора разговаривают со мной почтительно с тех пор, как я стал ле Дэмом...

— Но ты говоришь им, кто твой пациент, а, мошенник?

— Мой дорогой отец, — Оливье засмеялся, — это не такая уж и неправда. Кем бы он ни был, он должен быть очень и очень болен. У меня также есть источники среди сброда, с которым общался и брат Жан. Они ничего не знают о его растворе лекарственного золота, но я научился делать многие другие снадобья...

— Ну и как, помогает?

— Но... я не нашёл ещё настоящей панацеи.

Король вздохнул.

Он спросил Анри Леклерка:

— Как вы думаете, почему они смеются надо мной? Что такого смешного в пероннских событиях? Разве они сами не испытывают унижения?

— Не более чем дети, которые, случается, повздорят с отцом. Ничего необычного, но только вы можете вытащить их и себя из этого затруднительного положения. Они ведь не знают, сколько вы уже сделали, чтобы аннулировать соглашение.

— Конечно, они не знают, Анри. Чёрт подери, а это значит, что я должен их в это посвятить.

— Пока вы этого не сделаете...

— А я этого не сделаю.

— ...они будут распевать глупые куплеты о Перонне.

Резкие суждения Анри не были утешающими. Значит, придётся по-прежнему сносить насмешки.

Однако король действительно старался аннулировать соглашение. Герцог Беррийский, как всегда весьма практичный человек, не был настолько глуп, чтобы отдать Гиень в обмен на Нормандию. Он остался в Бордо со своей возлюбленной, бросая на ветер огромные доходы от этой богатой провинции ради своих удовольствий в кругу блестящей, но бесполезной толпы льстецов. Король, который всегда знал обо всём, взял на заметку имена всех его наименее преданных вассалов среди прихлебателей герцогского двора Гиени: Сен-Поль, герцог Алансонский, Немур, даже жуткий Жан д’Арманьяк рискнул высунуть нос из Лектура именно теперь, когда события в Перонне так подорвали репутацию короля.

Людовик взимал налоги со всей скрупулёзностью и безжалостностью. Королевская казна пополнялась, хотя он писал своему дорогому кузену совершенно обратное, а в парламенте никак не могли собрать кворума, потому что, по его словам, многие члены его были в отъезде. Время от времени, чтобы герцог мог заморить червячка, он посылал ему кое-какую мелочь. Остальное придерживал на более важные цели.