— Мои тоже, Людовик!

Узнав о том, что королева, вероятно, снова в положении, Людовик распустил хвост как павлин, и насмешки со стороны парижских горожан стали для него непереносимы. Чёрт возьми, он не тот человек, над которым можно подшучивать. Вскоре с амвонов всех городских церквей, с балюстрады парижской ратуши, со всех людных площадей был оглашён герольдами торжественней манифест. Оглашение его было обставлено с той же помпой, с какой до сведения горожан доводятся сведения величайшей государственной важности. Король не собирается никого вздёргивать на дыбе или вешать, но решительно предупреждает, что более не потерпит никаких упоминаний о Перонне.

Большая часть манифеста была посвящена тому, что отныне строго запрещается уличное пение, писание на стенах, порча общественного имущества, выставление принижающих достоинство короля плакатов и тому подобное, что впредь строго будет караться тюремным заключением. Конечно же, этого давно уже ждали, люди не понимали, почему он не сделал этого сразу по возвращении, а то игра стала терять интерес — как травля медведя, когда медведь уже перестаёт огрызаться на собак.

Но в остальном король Людовик был всего лишь справедлив, — никто из парижан не терял права на развлечения, кроме владельцев птиц. Этим предписывалось либо задушить своих птичек, либо переучить их, что было практически невозможно. Говорящие птицы бестактны и говорят не то что нужно.

В Париже многие держали птиц в клетках и обучали их говорить — невинное и недорогое увлечение. Но теперь и оно стало опасным. Поскольку «Перонн» — слово, которое птицам легко давалось и его усвоило множество из них...

С этого дня высочайшим манифестом вменяется судейским приставам Парижа, как гласил указ, предъявить королю всех скворцов, сорок, попугаев, воронов и соек, и вышеозначенные приставы должны переписать указанных птиц, а также имена и адреса их хозяев. И да будет известно, что все слова, которым обучены указанные птицы и которые они будут произносить, будут записаны.

Множество незадачливых птиц оказались, таким образом, в бессловесных пирогах, некоторые птицы прошли проверку и, доказав свою невиновность, благополучно вернулись к своим владельцам. Говорить «Перонн» теперь стало небезопасно, даже для птиц.

Узнав об этом казусе, высокоучёный Филипп де Комин назвал его орнитологической инквизицией, противопоставив методы короля Людовика жестоким действиям своего господина, герцога Карла. Проницательный бургундец также подметил, что король чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы в конце лета написать герцогу письмо с выражением сожаления по поводу того, что неотложные дела удерживают его в Париже и делают запланированный визит неосуществимым.