— Это почему же? — захохотал герцог. — Если не захочет, то решать будете вы сами. Но кто откажется от Нормандии, а, Филипп де Комин?
— Вы совершенно правы, — сказал Комин, который всегда имел что ответить герцогу. Но ему показалось, что в вопросе короля звучало нечто большее, чем простое любопытство.
Эскорты оторвались один от другого, а улыбающиеся предводители попрощались друг с другом.
— Au revoir! — весело прокричал герцог.
— Au revoir, bon cousin! — прокричал король в ответ. Но про себя он сказал: «Прощай, человек в чёрных латах, с чёрным сердцем, чёрный, чёрный, кровавый человек». И зловеще улыбнулся. Он поклялся на истинном Кресте предложить Нормандию своему брату. Он сделает предложение. Но если брат его примет, он отнимет Гиень.
Герцог Карл немедленно же обнародовал унизительные для Людовика условия Пероннского договора. Новости распространились как лесной пожар, и в Европе родилась ещё одна легенда о короле Людовике, пауке, который сам себя поймал в паутину. Ещё до его возвращения в Париж жители столицы смеялись над ним. Он никогда не терпел насмешек, и он никогда не понимал склонности своих подданных обращать всё в шутку. В нём, казалось, отсутствовала эта существенная черта галльского характера — лукавый добродушный юмор.
Жители Парижа высыпали на улицу и приветствовали его как всегда по его возвращении. Не было сомнений в их преданности, даже в любви к своему королю. Но он видел слова «Перонн», написанные мелом на стенах, он мог слышать выкрики «Перонн», пробивающиеся среди приветствий толпы и сопровождаемые взрывом смеха. Когда они думали, что он не видит, некоторые вертели пальцем у виска... А позже, от Оливье он узнал, что уличные затейники собирали большие толпы, распевая сатирические песенки, в которых описывались его тонкие дипломатические уловки на переговорах в Перонне.
— Я могу назвать вам их имена, — лучезарно улыбаясь, предложил цирюльник. — Ваше величество может придумать для них заслуженное наказание.
— Повесить нескольких певцов за то, что они говорят то же самое, что и все? Нет, это для герцога Бургундского, а поступать так же, как он, — значит, быть никудышным правителем...
— Я только вам предложил, сир.
— Но почему, почему они смеются надо мной?
— Они не знают всей, правды, мой дорогой господин. Я знаю всё, поскольку вы рассказали мне подробнее о своей маленькой неудаче... Мы будем стоять на страже впредь. Это никогда, никогда больше не повторится, или мой позвоночник — такой же прямой, как и у моего господина графа де Монфора, великого магистра капитан-генерала артиллерии его величества, кавалера Анри Леклерка.