Никто не знал, где они. Никто – ни сосед, ни прохожий – не видел, как они сюда лезли, никто даже не узнает, что с ними случилось, если они не вернутся домой. Гарриет смело прошагала в соседнюю комнату, Хили пошел за ней и чуть не вскрикнул, споткнувшись об электрический шнур.

– Гарриет!

Голос у него прозвучал странно. Он стоял в полумраке, ждал, пока она отзовется и глядел на единственный источник света – затянутые фольгой окна, три прочерченных в копоти прямоугольника, которые зловеще парили в темноте. Вдруг у него земля ушла из-под ног. А вдруг это ловушка? Откуда они знают, что никого нет дома?

– Гарриет! – крикнул он.

Ему вдруг захотелось писать, ему в жизни так сильно не хотелось писать, и он, сам едва понимая, что делает, затеребил молнию на ширинке, отскочил от двери и помочился прямо на ковер: скорей-скорей-скорей, он аж подпрыгивал от нетерпения, совершенно позабыв про Гарриет, потому что, когда родители стращали его всякими психами, невольно заронили ему в голову и кое-какие странные идеи – например, он панически боялся, что похитители не выпускают украденных детей в туалет, и им приходится ходить под себя, прямо там, где их держат, а они ведь могут быть привязаны к грязному матрасу, заперты в багажнике, зарыты в гробу с трубочкой для кислорода…

Вот та-а-а-к, подумал он, дурея от облегчения. Теперь, даже если реднеки и станут его пытать (складными ножами, гвоздодерами, да чем угодно), по крайней мере он не обмочится, не доставит им такого удовольствия. Тут он услышал позади какой-то шорох, и сердце у него так и запрыгало в груди, как колеса по гололеду.

Но там была всего-навсего Гарриет, она привалилась к дверному косяку – маленькая, глаза огромные, как лужицы чернил. Он так ей обрадовался, что даже не подумал, не видела ли она часом, как он тут писал.

– Идем, покажу кое-что, – безучастно сказала она.

Она была так спокойна, что его страх тотчас же улетучился. Она прошел за ней следом в соседнюю комнату. Едва он вошел, как гнилостный, тельный запах – ну как же он сразу его не опознал? – ударил ему в нос с такой силой, что он как будто даже ощутил его на языке.

– Гос-споди, – сказал он, зажимая нос.

– А я говорила, – сухо сказала Гарриет.

Почти весь пол был заставлен ящиками – кучей ящиков, – которые поблескивали в слабом свете; белые пуговки, битое стекло, осколки зеркал, шляпки гвоздей, дешевые побрякушки тихонько вспыхивали в полумраке, будто бы Гарриет с Хили попали в пиратскую пещеру с награбленными сокровищами, где из грубо сколоченных сундуков вываливаются небрежными грудами алмазы, серебро и рубины.