– Нет. Тебя могут увидеть. Там твоего имени не было нигде написано?

– Не-а. Я давно в нее не играю. Слушай, Гарриет, а кто это был?

– Не знаю.

– На вид – прямо старый-престарый. Человек этот.

Наступило тягостное, взрослое молчание – не такое, как бывало, когда им больше нечего было сказать друг другу и они мирно ждали, пока кто-нибудь наконец что-нибудь да скажет.

– Мне пора, – сказал Хили. – Мама на ужин готовит такос.

– Ладно.

Так они и сидели, дыша в трубку – Гарриет в затхлом коридоре с высоким потолком, Хили – у себя на кровати, на верхнем ярусе.

– А что сталось с теми детьми, про которых ты рассказывал? – спросила Гарриет.

– С какими?

– Ну, с детьми в Мемфисе, которые в новостях были. Которые с эстакады камнями кидались.

– А, с этими. Их поймали.

– И что с ними сделали?

– Не знаю. Наверное, в тюрьму посадили.

Снова – долгое молчание.

– Я тебе открытку пришлю. Чтобы, когда почту разносить будут, и тебе было что почитать, – сказал Хили. – Я напишу, если будут какие-то новости.

– Не надо. Ничего не пиши. Об этом – ни слова.

– Я и не буду!

– Я знаю, что не будешь, – огрызнулась Гарриет. – Просто вообще – не болтай об этом.

– Ну, я и не собираюсь всем рассказывать.