– На номерных знаках в Миссисипи, конечно, по-прежнему пишут “Гостеприимный штат”, да только я думаю, кончилось все наше гостеприимство, осталось в первой половине нынешнего века. Мой прадед страсть как не хотел, чтоб строили отель “Александрия” – старый, который еще до войны стоял, – Эди возвысила голос, чтобы перекричать несшийся им в спины настойчивый рев клаксона. – Говорил, что любого достойного путника с радостью разместит у себя.

– Эди, этот дядька тебе сигналит.

– Пусть сигналит, – ответила Эди, которую ее скорость вполне устраивала.

– По-моему, он хочет нас обогнать.

– Подождет, ничего ему не сделается. А то, поглядите-ка, бревна он везет, уж такое спешное у него дело.

Пейзаж за окном – песчаные холмы, бесчисленные сосны – был до того первобытным и непривычным, что у Гарриет засосало под ложечкой. Куда ни глянь, сразу вспоминаешь, что дом остался далеко позади. Даже в соседних машинах сидели совсем другие люди – с кирпичным загаром, плоскими, приплюснутыми лицами, в деревенской одежде, – совсем не похожие на жителей ее города.

Замелькала череда унылых лавчонок: “Покраска авто, Фрилон и Ко”, “Запчасти Тьюнс”, “Нью-Дикси – Камни и щебень”. Дряхлый чернокожий старикан в комбинезоне и оранжевом кепи ковылял по обочине, держа под мышкой коричневый магазинный пакет. И что подумает Ида, когда придет утром на работу и поймет, что она уехала? Она уже вот-вот должна прийти – от этой мысли у Гарриет даже дыхание перехватило.

Провисшие телефонные провода, делянки с капустой и кукурузой, обветшалые домишки и вытоптанные палисадники. Гарриет прижалась лбом к нагретому стеклу. Быть может, Ида наконец поймет, как сильно она обидела Гарриет, поймет, быть может, что нельзя вот так вот грозить отъездом всякий раз, когда ей что-то не по нраву… Чернокожий мужчина в очках кормил рыжих цыплят, швыряя им корм из жестянки, в которой раньше был “Криско”. Он важно вскинул руку вслед проезжающей машине, и Гарриет замахала ему в ответ, да так рьяно, что сама засмущалась.

Она и за Хили волновалась тоже. Он вроде как был уверен, что его имени на тележке не было, но все-таки очень плохо, что они оставили тележку там и ее могут найти. Ей делалось дурно при одной мысли о том, что Рэтлиффы могут узнать, чья это тележка. Даже не думай об этом, велела она себе, даже не думай.

Они все ехали и ехали. Хижины сменились лесами, изредка мелькали поля, от которых несло пестицидами. Посреди чахлой полянки стоял дом на колесах, возле которого вешала белье толстуха в малиновой майке и шортах, одна нога у нее была закована в тяжелый ортопедический ботинок. Она взглянула на машину, но махать не стала.