– Я-то здесь. Я воюю. – Вилья ткнул себя большим пальцем в грудь.

– Да ладно… Воюешь, потому что Карранса и Обрегон гнобили тебя, житья не давали, а у тебя в Чиуауа именьице… Урбина и прочие генералы гребут пригоршнями, жрут в три горла, а те, кто никогда не был на войне, ударились в политику и, вырядившись, как на свадьбу, толкают речуги здесь и там, стелются перед начальством, нынешним или будущим.

Сармьенто снова пососал сигару и задумчиво оглядел наросший пепел.

– Все это я предвидел. И сказал себе: когда все это кончится, нельзя остаться голым-босым. А раз так, надо чего-нибудь отложить на черный день, создать запасец. Как говорится, «сам с собой поладит, а чужой нагадит». Тем паче что еще неизвестно, кто победит.

– Да ведь сейчас дела наши в гору пошли, – сказал Вилья.

– Уж не знаю, куда они идут, а вот что наши сидят – голодом сидят – это точно. – Сармьенто показал куда-то вдаль. – Все эти бедолаги, что погибают там, голодают, как голодали четыре года назад. А в выигрыше одно начальство, как оно всегда было и будет впредь. – Он кивнул на Мартина и Гарсу. – Спроси-ка своего кума Хеновево, он человек честный, – послушай, найдется ли у него что возразить… Или гачупина этого, который примкнул к нам, как все равно турист какой, хоть свечку на этой панихидке никто его не просил держать.

Вилья покрутил головой в изумлении, словно не веря своим ушам:

– Никогда еще не слышал от тебя таких связных речей, тварь ты такая.

– Ты же не спрашивал.

В наступившей тишине слышно было лишь, как причмокивают губы Сармьенто. Пульс у него по-прежнему ровный, подумал Мартин, рука с сигарой нисколько не дрожит. Пять сантиметров пепла все еще держались на ее кончике.

– Понимаешь, я устал… – Индеец привалился головой к стене, закрыл глаза. – Всегда знал, что это произойдет. Жаль, что потерял я это золото… Надо было валить, пока оно было при мне.

– Чего ж ты ждал? – набычился Вилья. – Еще хотел?

– Конечно. Как и все.

Генерал ударил себя в грудь:

– Это вот «как и все» – брехня! Я вот хочу, чтоб народное дело победило. Революция.

Сармьенто, полузакрыв глаза, безразлично покачал головой:

– Не спорю. Только революция твоя заплуталась… Тонет в дерьме, Панчо.

Вилья не пожелал присутствовать при казни, и Мартин подумал, что, как ни ярился Северный Кентавр, а все же ему не хватило духу смотреть, как умирает старый товарищ по разбойным делам. Генерал, не оборачиваясь, ушел прочь большими шагами, меж тем как перед стеной, у которой стоял осужденный, шесть человек выстроились в шеренгу и взяли карабины «к ноге».