– Отважные люди, не так ли?

– Это само собой, но не в одной отваге дело… Мало осталось тех, кто думает и кто решается возражать Панчо Вилье. Торибьо Ортега и Тринидад Родригес убиты, а ни Фелипе Анхелеса, ни Урбины, ни Рауля Мадеро здесь нет… Нынешняя Северная дивизия – уже не та, что дралась в Торреоне или в Сакатекасе.

– Но ведь мы побеждаем, майор. Так что же тебя гнетет?

Гарса мотнул головой на проходящую по шоссе пехоту:

– Завтра ей придется нелегко… – Он чиркнул зажигалкой и прикурил. – Ты же видел местность – каналы вдоль и поперек, а где их нет – ровно и гладко. Хорошо для обороны и хуже нет для наступления. Если Панчо хочет прорваться и одним махом взять Селайю, нам это обойдется очень дорого.

– А от нас с тобой чего он хочет?

– Вот сейчас и узнаем, – ответил майор и стал курить молча. А потом спросил: – Ты убил кого-нибудь из тех, кого мы свалили у реки?

– Не знаю… Мы же все стреляли разом.

– Да я видел. Быстро ты научился управляться с винчестером…

– Нужда, как говорится, научит…

– Ясное дело. Ясное, как божий день. Да, научит всему.

Вскоре к ним вышел Панчо Вилья. Вышел один, своей характерной походочкой вразвалку, широко расставляя ноги, – верный признак, что человек больше времени проводит в седле, чем на земле. Сдвинутое на затылок сомбреро, револьвер у пояса, запыленные гетры и сапоги со шпорами, которые звякали, задевая о вымощенную камнем платформу. Подойдя, отер пот с лица красным шейным платком. Генерал был очень серьезен и говорил тихо, словно усы глушили его голос:

– Знаешь Маргарито Виньяса, кум?

– Еще бы мне его не знать! Это же один из ваших орлов! Воюет всю жизнь, начал еще при доне Панчито Мадеро. Был с нами в Хуаресе… Вы об этом?

– Об этом самом.

– И чего с ним?

– Нынче утром подстрелили его каррансисты под Эль-Гуахе. Влепили ему пулю в кишки – и аминь. Но помер не сразу.

– Вот как… Сочувствую вам, генерал.

– Да погоди ты сочувствовать. Штука в том, что, когда Виньяс одной ногой был здесь, а другой уже в могиле, сказал он, что должен что-то мне передать. Так и сказал: хочу, мол, сказать ему кое-что. Ну, меня известили, я приехал, и он мне рассказал.

С этими словами Вилья достал из кармана сложенный вдвое листок. И побарабанил по нему пальцами, не разворачивая.