Я развернула свой деревянный стул спинкой к пишущей машинке и раскрыла блокнот в кожаной обложке. Прошлой ночью я написала требуемые десять страниц, но впервые стеснялась прочесть их вслух.

– Давай-давай, – поторапливал меня гауптшарфюрер, взмахивая вилкой, как дирижерской палочкой.

Я откашлялась.

– Никогда еще я не ощущала с такой остротой своего дыхания и пульса. – Только это я и смогла вымолвить, прежде чем в лицо мне бросился жар и я опустила взгляд на колени.

– Что такое? – спросил он. – Плохо получилось?

Я покачала головой.

Он протянул руку и забрал у меня блокнот.

Конечно, биения сердца не услышишь. Была только пустота, понимание, что больше мы не будем прежними. Означало ли это, что он не чувствовал того же, что я, когда двигался между…

Вдруг он умолк и покраснел так же густо, как я.

– О, – произнес он. – Вероятно, этот отрывок мне лучше прочесть про себя.

Он целовал меня так, будто его укусила змея, а я была противоядием. Может, так и есть, подумалось мне. Алекс прикусил мне губу, и на ней снова выступила кровь. Он присосался к ранке, и я выгнула спину в кольце его рук, представляя, что он пьет из меня.

Потом я лежала рядом с ним, положив руку ему на грудь, будто измеряла пустоту внутри ее.

– Я бы сделал все, лишь бы вернуть себе сердце, – сказал Александр. – Ради того, чтобы отдать его тебе.

– Ты и так совершенен.