– Беги! – крикнула я Дарье, а рука шутцхафтлагерфюрера сомкнулась на моем запястье. Дарья замешкалась, и этого мгновения хватило начальнику лагеря, чтобы другой рукой вцепиться ей в волосы и втащить в кабинет.

Он закрыл за нами дверь.

– Что, по-твоему, ты видела? – грозно спросил он; я замотала головой и опустила глаза в пол. – Говори!

– Я… Я ничего не видела, герр шутцхафтлагерфюрер.

Дарья тихонько взяла меня за руку.

Начальник лагеря уловил это легкое движение, шорох наших платьев. Не знаю, о чем он подумал в тот момент. Что мы передаем записку? Что у нас есть какой-то секретный код? Или просто решил: если отпустит нас, я расскажу подруге о его поступке, и тогда два человека будут знать эту постыдную тайну.

Он выхватил из кобуры пистолет и выстрелил Дарье в лицо.

Она упала, продолжая держать мою руку. Со стены у нас за спиной, будто от взрыва, полетели куски штукатурки, в воздух взвилось пыльное облако. Я закричала. Кровь моей лучшей подруги брызнула мне в лицо, на платье; я ничего не слышала, оглушенная выстрелом. Упала на четвереньки, обняла тело Дарьи в ожидании предназначенной мне пули.

– Райнер? Ради бога, что ты здесь делаешь?

Голос гауптшарфюрера доносился будто из туннеля, будто меня обернули в несколько слоев ваты. Я посмотрела на него, не переставая кричать. Шутцхафтлагерфюрер схватил меня за шиворот и поднял на ноги.

– Я поймал этих двух, они воровали у тебя, Франц. Хорошо, что я зашел сюда как раз вовремя.

Он протянул ему деньги, которые не успел засунуть в карман.

Гауптшарфюрер поставил на стол поднос с едой и посмотрел на меня:

– Ты это сделала?

Мой ответ не имел значения. Это было ясно. Даже если бы гауптшарфюрер поверил мне, его брат стал бы следить за мной, выжидая момент для расправы, чтобы я не могла рассказать об увиденном.

О боже, Дарья!

Я всхлипнула и покачала головой:

– Нет, герр гауптшарфюрер.

Начальник лагеря засмеялся:

– А ты думал, она ответит иначе? И зачем ты вообще ее спрашиваешь?