Мы усаживаемся на последнюю скамью слева. Раввин с возвышения приветствует собравшихся и говорит, как приятно молиться всем вместе. Он начинает читать молитву на иврите.

Я вспоминаю тот момент, когда уговорила своих родителей перестать ходить в синагогу. На лбу выступает пот. Меня будто отбрасывает назад во времени. Лео сжимает мою руку.

– Просто попробуй, – шепчет он.

И не отпускает меня.

Когда не понимаешь языка, на котором говорят, есть два выхода: можно бороться с ощущением изоляции или отдаться ему. Я позволяю молитве волной прокатиться по мне. Наблюдаю за собравшимися, когда настает их черед читать ответную молитву, они как актеры, заучившие реплики. Выходит кантор, начинает петь, в мелодии слышны печаль и сожаление. Вдруг меня пронзает мысль: с этими словами выросла моя бабушка. Эти ноты – она их слушала. И все эти люди – пожилые пары и семьи с малышами; дети лет десяти-двенадцати, готовящиеся пройти бар-мицву и бат-мицву; родители, такие гордые своими чадами, что не могут удержаться и без конца трогают их волосы, гладят по плечам, – их не было бы здесь, если бы все пошло так, как планировали Райнер Хартманн и остальные приспешники нацистского режима.

История – это не про даты, места и войны. Это про людей, которые заполняют пространство между ними.

Вот молитва за больных и здоровых, проповедь от раввина. Вот благословение хлеба и вина.

Потом настает время каддиша – молитвы за любимых людей, которые умерли. Я чувствую, что Лео встает на ноги.

Зазвучали начальные слова каддиша.

Нагнувшись, Лео поднимает и меня тоже. Я сразу впадаю в панику, уверенная, что все таращатся на меня – девицу, не знающую ни строчки из роли, на которую ее выбрали.

– Просто повторяй за мной, – шепчет Лео; я так и делаю – произношу незнакомые слоги, которые катаются на языке, как галька, и забиваются в уголки рта. – Аминь, – наконец произносит Лео.

Я не верю в Бога. Но, сидя здесь, в зале, полном людей, которые думают иначе, понимаю, что верю в людей, в их силу помогать друг другу и радоваться жизни, несмотря ни на что. Я верю, что невероятное каждый день одерживает верх над обыденным. Верю, что надежда, пусть даже всего лишь на лучшее завтра, – это самое сильное лекарство на планете.

Раввин читает последнюю молитву, а когда поднимает лицо к собравшимся, оно у него ясное и обновленное – спокойная гладь озера на заре нового дня. Если быть честной до конца, я и сама чувствую себя примерно так же, словно перевернула исписанную страницу и готова начать с чистого листа.