Или, возможно, все проще. Возможно, наша ипостась в прошлом несет информацию о том, кем мы станем в будущем. Может, Шэй намеренно поменял доминантную руку. Может, он культивировал чудеса для того, чтобы искупить столь тяжкий грех, как поджог, унесший жизни двух человек – одного буквально, а второго метафорически. Меня вдруг осенило, что в Библии ничего не сказано о жизни Иисуса от восьмилетнего возраста до тридцати трех лет. Мог ли он совершить нечто ужасное? Что, если его последние годы были реакцией на это?

Можно совершить ужасный проступок и потом всю оставшуюся жизнь пытаться искупить вину.

Я знал это лучше любого другого.

Мэгги

Мэгги

Последний мой разговор с Шэем Борном перед его выступлением в качестве свидетеля не очень удался. Пока он сидел в изоляторе, я напомнила ему о том, что произойдет в суде. Шэй едва ли сумел бы справиться с каверзными вопросами. Он мог с одинаковой вероятностью проявить агрессивность или в страхе свернуться калачиком за деревянным ограждением. В любом случае судья счел бы его ненормальным, а этого нельзя было допустить.

– Значит, после того как маршал поможет вам сесть, – объяснила я, – вам принесут Библию.

– Мне она не нужна.

– Понятно. Но на ней нужно поклясться.

– Я хочу поклясться на книжке комиксов, – заявил Шэй. – Или на «Плейбое».

– Придется произнести клятву на Библии, – сказала я, – потому что нам следует играть по правилам, прежде чем нам разрешат изменить игру.

Как раз в этот момент пришел федеральный маршал и сообщил, что суд сейчас начнется.

– Пожалуйста, смотрите только на меня, – напомнила я Шэю. – Ничто другое в зале суда не имеет значения. Только наша беседа вдвоем.

Он кивнул, но я видела, что он нервничает. А сейчас, когда его привели в зал суда, все тоже это увидели. Его руки и ноги были закованы в кандалы, пристегнутые цепью к поясу. Все эти цепи зазвенели, когда он усаживался рядом со мной. Он наклонил голову, бормоча слова, слышные только мне. Он ругал маршала, который привел его в зал суда, но, к счастью, люди, видевшие, как у него беззвучно шевелятся губы, вероятно, думали, что он молится.

Как только я вызвала Шэя на свидетельское место, галерея для публики погрузилась в гнетущую тишину. «Ты не такой, как мы, – казалось, говорило молчание замерших там людей. – И никогда не будешь». Еще не задав ни единого вопроса, я получила ответ: никакая набожность не отмоет руки убийцы.

Я встала перед Шэем, дождавшись, когда он посмотрит мне в глаза. «Сосредоточься», – одними губами произнесла я, и он кивнул, потом ухватился за ограждение свидетельского места, и его цепи зазвенели.