Черт возьми! Я забыла предупредить его, чтобы держал руки на коленях, тем самым меньше напоминая судье и публике, что он опасный преступник.

– Шэй, – начала я, – почему вы хотите пожертвовать свое сердце?

Он смотрел прямо на меня. Хороший мальчик.

– Я хочу ее спасти.

– Кого?

– Клэр Нилон.

– Но вы не единственный на свете, кто может спасти Клэр, – сказала я. – Найдутся другие подходящие доноры сердца.

– Я единственный, отобравший у нее очень многое, – произнес Шэй именно так, как мы репетировали. – Я должен многое ей отдать.

– Речь идет о чистой совести? – спросила я.

Шэй покачал головой:

– О том, чтобы покончить с прошлым.

Пока все нормально, подумала я. Он говорил разумно, ясно и спокойно.

– Мэгги, может быть, остановимся? – сказал вдруг Шэй.

Я напряженно улыбнулась:

– Не сейчас, Шэй. У нас осталось еще несколько вопросов.

– Эти вопросы – полное дерьмо.

В задних рядах послышался негодующий возглас – наверное, одной из старушек, вошедших гуськом в зал суда с Библиями в стеганых обложках и со времени менопаузы не слышавших бранного слова.

– Шэй, мы не пользуемся таким языком в суде, – сказала я. – Не забыли?

– Почему это называется «суд»?[21] – спросил он. – Это не похоже на теннисный корт или баскетбольную площадку, где играют в игру. Или, может быть, вы-то как раз играете, поэтому здесь есть победитель и проигравший, хотя вы понятия не имеете, как подавать трехочковый бросок. – Он взглянул на судью Хейга. – Готов поспорить, вы играете в гольф.

– Миз Блум, – подал голос судья, – успокойте своего свидетеля.