– И что?

– Ты правильно сделал, что пришел проконсультироваться со мной.

– Простите, но…

– Богатство долины – вовсе не коровы, а снег. Это я приношу богатство сюда. Сахар или мед?

– Сеньора, я… При всем своем уважении я не могу…

– Я тебя прекрасно понимаю, – мягко прервала она его, – но ты же можешь просто советоваться со мной. Так мы все только выиграем.

– Полагаю, мне следует вам напомнить, – с оскорбленным видом, – что снег у нас идет далеко не круглый год.

Именно благодаря этим словам Бринге у нее в голове возникла новая, весьма плодотворная идея. Марсел, сынок, обдумай это хорошенько, надо найти способ сделать так, чтобы сезон никогда не заканчивался. Поезжай в Колорадо, или где там эти бурные реки, и понаблюдай, возьми на заметку, как там все организовано, а потом мы поговорим.

– «Адидас» интересуется нашими спортивными тапочками.

– Хорошо. Не упусти эту возможность. Даже если речь пойдет об одних только подошвах. Так ты подумаешь о том, что я тебе сказала?

Она заранее знала, что вначале ей будет непросто. Бринге из дома Фелисо, сын ненавистного Бринге, был провозглашен первым демократическим алькальдом Торены после диктатуры, и люди вышли на улицу, чтобы отпраздновать это; все они в тот или иной момент украдкой поглядывали на дом Грават, который притворялся безразличным к происходившему и стойко переносил поток неприязни в свой адрес. На следующий день после выборов Фелиу Бринге вошел в здание мэрии, велел открыть все окна и лично занялся тем, что под аплодисменты членов муниципального совета, проходивших по его списку, снял портреты Франко и Хосе Антонио, а также (да простит его Бог) распятие, которое до этого момента с незапамятных времен висело перед кабинетом алькальда. Так же энергично он распрощался и с портретом маслом Валенти Тарги, торенского палача, который по непонятным причинам прежде никто не удосужился снять со стены зала заседаний. Хороший портрет. Какие глаза. Кто, черт возьми, его написал? Потом он пригласил всех членов совета и единственного представителя оппозиции, Шави Буреса из дома Савина, занять свои места за столом для заседаний, дабы обдумать будущее Торены.

Что ж, в конце концов, это всего лишь вопрос терпения, подумала сеньора Элизенда. Однако ей пришлось пережить еще один удар, когда совет отказался внести поправку в принятое решение, несмотря на ее в высшей степени аргументированное требование, и дождливым днем, на пустынных улицах (хотя о мероприятии всех настойчиво оповещали), Фелиу Бринге из дома Фелисо выполнил обещание, данное во время предвыборной кампании, – вернуть все исторические названия – и пригласил всех жителей Торены на торжественный акт по смене уличных табличек. Укрывшись от дождя на террасе второго этажа дома Грават, закутанная в шаль сеньора Элизенда Вилабру смотрела на Главную площадь, которая пока еще называлась площадью Испании. На церемонию собралась весьма немногочисленная группа людей, среди которых, разумеется, затесалась и эта паршивая овца Сесилия Басконес, которая в каждой бочке затычка, а теперь еще и демократка до мозга костей; она как раз говорила юноше, только что ставшему советником по благоустройству, что микродрепаноцитоз – это вид хронической анемии, приводящий к разрушению эритроцитов.