– Теперь уже ничего нельзя доказать. Умер от сердечного приступа, и все тут.

– Нет. Время от времени он впадал в депрессию. И мне приходилось говорить ему очень хорошо, Хасинто, ты все делаешь очень хорошо, и было заметно, что это его ободряет.

– Нет, когда он впадал в депрессию, то всегда говорил, что душой и телом верно служил сеньоре Элизенде, что она была настоящей гранд-дамой. Что ради нее ему приходилось постоянно приглядывать за сеньорито Марселом – сущая беда, а не парень. Что он исколесил на машине тысячи километров, возя сеньору туда-сюда, что он защищал ее от всех напастей, и при всем при этом она выкинула его на улицу, как навозного жука.

– Не знаю почему. Он не хотел об этом говорить.

– Конечно. Гранд-дама. А потом из сеньоры Элизенды она превратилась в Элизенду-шлюху. Прошу прощения. Мне кажется, Хасинто был в нее влюблен.

– Он мне этого не объяснял. Думаю, неблагодарность в ответ на такое беззаветное служение.

– Честно? Я знать не желаю, жива она или нет; мне это неинтересно.

– Еще бы! Он не хотел об этом говорить, но ему было известно много секретов этой сеньоры…

– Ну… А зачем вам это знать?

– Ну что вам сказать… Любовники. Много. Пока в один прекрасный день она вдруг не заделалась святошей и не начала проводить все дни напролет в церкви, ведя беседы со священниками. Так говорил Хасинто.

– Ну, видите ли… есть у меня подозрение, что Хасинто был одним из ее любовников… Он мне этого никогда не говорил, но…

– Есть вещи, которые совсем не обязательно говорить.

– Нет. Она была бесплодной. Сеньора Элизенда была бесплодной. У нее не могло быть детей.

– Потому что шофер ведь живет в машине, он может поднять стекло, а может оставить зазор, он открывает двери, слышит телефонные разговоры, развозит конверты, выполняет деликатные поручения, привозит и развозит людей… и получает жалованье за то, что управляет автомобилем и держит язык за зубами.

– С какой стати ему, бедняжке, рассказывать мне небылицы. Если он приехал сюда с одним желанием – умереть.

– Ну, это-то ясно как божий день: сеньорито Марсел ей не сын.

– Да, его зовут Марсел.

– Да откуда мне знать! Уж точно не мой.

– Просто богатые всегда делают то, что им заблагорассудится. Вот они и крестили малыша заново.

– Ну да, чтобы сменить ему имя, данное при крещении.