Изабел Букетик подарила ему очаровательную улыбку, но в то мгновение, когда они пожимали друг другу руки, по тому, как она застыла с раскрытым ртом, по тому, как у нее слегка раздулись ноздри, по тому, как она резко убрала руку и украдкой бросила взгляд на Валенти, он понял, что она его узнала или, во всяком случае, скоро узнает.

– Очень приятно, сеньора.

– Я хочу убедить ее, – тихо, чтобы не услышали другие посетители заведения, сказал Валенти, – переехать сюда.

– Это очень спокойное место, – солгал Ориол, чтобы что-то сказать.

Дама была так растеряна, что не прореагировала на их комментарии. Ориолу даже показалось, что она в замешательстве оглядывается по сторонам, словно просчитывая возможности бегства от этого ужасного убийцы. Поэтому с еще более чарующей улыбкой на лице он извинился, говоря, что ему пора приступать к занятиям, и исчез из таверны Мареса, отчетливо осознавая, что все кончено. Однако, вопреки всем моим страхам, доченька, никто за целый день так и не пришел за мной. Я время от времени украдкой бросал взгляд в окно. Ничего. Все так же, как всегда. Почему я не убегаю? Потому что мне предстоит очередная бессонная ночь, я должен буду передавать сообщения по рации, которую установили на школьном чердаке десять дней тому назад: я ведь осуществляю связь между третьей и четыреста семьдесят первой бригадами, которые завтра, в день Большой Операции, должны будут триумфально подойти с обеих сторон от Монтсента к Тремпу, предварительно отогнав охваченные ужасом франкистские войска в долины. Поэтому, дочка, я не могу бежать, хотя умираю от желания сделать это.

Когда дети покидали школу, нестерпимый ветер с гор уже канул в историю. Одна из девочек, Вальдефлорс из дома Рути, с черными как уголь глазами, которая научилась читать еще в прошлом году, а теперь, в середине октября, уже умножала на три, прежде чем выйти, взяла его ладонь в свои ручки и пронзила его своим черным взглядом, так похожим на взгляд лейтенанта Марко, словно понимая, что нужно сказать последнее прости учителю, которого так ненавидят взрослые. Прощай, учитель, и доброй тебе смерти. Это твоя последняя ночь в этой деревне. И в жизни. Мы будем тебя помнить; думаю, мы хорошо тебя запомним, потому что ты хоть и мог, но даже пальцем не пошевелил, чтобы помешать алькальду Тарге, торенскому палачу, совершенно безнаказанно убивать и грабить, погружая деревню в состояние ненависти и вечной подозрительности, так что в конце двадцатого столетия понадобятся упорство и настойчивость другой учительницы, полненькой и неуверенной в себе, дабы извлечь из царства теней мгновения твоей жизни, твои вздохи и муки и попытаться сделать так, чтобы учитель-фалангист был оправдан в глазах потомков и имя его было достойно запечатлено на одной из могильных плит, которые искусная рука превращает в камни памяти.