– Ты знаешь, что у нее другой появился?

– Знаю! Новоароновский, но ведь его же убили!

– Тебе откуда про убийство известно? – с тихой ленцой спросил Фома Фомич, начиналась самая интересная часть допроса.

– Все про это говорили в доме, вот и я слыхал!

– А ты слыхал, что тебя все подозревают в убийстве, даже не подозревают, что я такое говорю, тебя все обвиняют!

– Меня? – Судя по выражению лица, конюху это было не известно. А может быть, он только разыгрывал неведение. Фон Шпинне много всяких ловкачей насмотрелся, чтобы вот так вот сразу поверить.

– Ты любил Руфину Яковлевну, а Новоароновский ее отбил. Это – повод для ревности, а ревность – повод для убийства, все сходится!

– Да какая там любовь! – отмахнулся конюх и даже фыркнул, точно лошадь. – Не было у нас с ней никакой любви!

– А что было?

– Просто так сложилось: она одинокая, я одинокий, почему, думаю, нам не соединиться. Она всю жизнь по чужим углам, а у меня, как-никак, дом свой, хозяйство, сбережения, да и жалованье тоже вот получаю… Соглашайся только!

– Значит, не было любви?

– Нет, я уже не в том возрасте, чтобы влюбляться, а потом еще и ревновать… Я, если знать хотите, и не приставал к ней вовсе, потому как мне это и не нужно…

– Вы с ней не спали? – удивленно взглянул на конюха фон Шпинне. Леонтий открывался для него с иной стороны. Вот тебе и разговоры – бабник, а он к Руфине и не приставал… Может, врет? Но непохоже, не видно в глазах блудливости, свойственной любителям женского пола.

– До свадьбы какое спанье! – возмущенно проговорил конюх.

– Выходит, врали люди, когда про ваши горячие встречи болтали?

– Конечно, врали!

– А может, ты так говоришь только затем, чтобы тебя в убийстве Новоароновского не обвинили?

– Я так говорю, потому что это правда!

– И к смерти управляющего ты никакого отношения не имеешь?

– Нет!