– Значит, она не думает, что это я Евсея убил?

– Сказала, не знает, может, и конюх…

– Вот стерва такая! На невинного напраслину возводит! – зло, с брызгами изо рта бросил Леонтий. – Ну, с Новоароновским еще ладно, можно на меня подумать, хоть я его и не убивал, а с дядей Евсеем – это уже через край! Это никуда не годится! Получается, я боялся, что она от меня к старику сбежит, да еще к какому – глухому и трухлявому…

– Ну, как оказалось, не был он глухим, – проговорил начальник сыскной, украдкой наблюдая за конюхом.

– Что это значит?

– А то и значит – не был! Он все слышал, а глухим только притворялся…

– Может, его потому и убили, что он чего-нибудь услыхал?

– Я тоже так думаю! – радостно воскликнул начальник сыскной. – Он что-то услышал, чего слышать было не нужно. И ладно бы услышал, ведь сказал, будто знает такое, от чего никому не поздоровится, если он это расскажет. Савва Афиногенович на эти слова сильно обиделся, и у них с дядей Евсеем ссора случилась…

– Не может такого быть! – возразил Леонтий.

– Почему? – насторожился начальник сыскной.

– Я знаю, как Савва Афиногенович к дяде Евсею относился – уважительно, и чтобы он ему когда плохое слово сказал…

– А я ведь был при этой ссоре, сам все видел. Или ты мне не веришь?

– Верю, конечно… – озабоченно смотрел перед собой конюх, – просто для меня то, что вы говорите, как-то непривычно. Вот я и сказал про их отношения друг к другу…

– Нет, Леонтий, ты мне сказал, как Савва Афиногенович относился к дяде Евсею, и ни словом не обмолвился, как дядя относился к племяннику…

– Ну, а что дядя Евсей? Мы же все думали – он глухой, все время молчал. Придет, бывало, на конюшню, сядет и молчит. Ему, я так понял, лошади нравились.

– Старик, когда приходил к вам, говорил о чем-нибудь?

– Нет! – отрицательно мотнул головой конюх.

– А вы в его присутствии не упоминали о чем-нибудь таком?

– О чем?

– Что старику слышать не полагалось, секреты какие-нибудь, тайны…