Он притянул ее к себе и принялся целовать, пока от его поцелуев и прикосновения у нее окончательно не закружилась голова. Ей уже было все равно, что привело его сюда, но наконец он отстранился.

– Какое-то время я лежал в госпитале Красного Креста, без сознания. Даже когда я пришел в себя, пришлось повоевать, чтобы меня отпустили искать тебя.

Он нервно откинул волосы назад, и Эстер ахнула. Половины уха у Филиппа не было. Толстый шрам шел от уха к макушке.

– Все не так плохо, как кажется.

– Слава богу, потому что кажется это просто ужасным!

– Знаю. Ты все еще любишь меня, Эстер?

Она стукнула его кулаком по груди.

– Любовь к тебе – это единственное, что поддерживало меня все эти жуткие годы. И… – она стукнула себя в грудь, – один шрам меня не напугает.

Она потянулась и провела по шраму кончиками пальцев, дивясь произошедшему чуду. Будь шрам на миллиметр глубже, и она его потеряла бы – она это точно знала. В этой страшной войне жизнь и смерть разделяли крохотные границы, но, к счастью, они оказались по нужную сторону. Оба сумели выжить, и теперь будущее снова принадлежало им.

– А ты? – с невыразимой нежностью спросил Филипп. – Что случилось с тобой?

– Я была в Аушвиц-Биркенау.

Глаза Филиппа наполнились слезами.

– Все это время? И ты выжила?

Эстер улыбнулась.

– Я выжила. И Ана тоже, и… – Она запнулась. – Филипп, мне нужно тебе что-то сказать…

Он посмотрел прямо ей в глаза, и ей пришлось снова моргнуть, чтобы поверить, что это не сон.

– Что, дорогая?

Она сглотнула.

– У нас есть дочь.

– Дочь? О, Эстер, это правда? – Он оглянулся. – Где она?