– Ты знал?!
Он кивает, и в свете пламени очага Нелла видит на его глазах слезы. Он мучительно подбирает слова, пытаясь сформулировать вопрос, и они тяжелым грузом ложатся на его плечи, давят к земле. Отто смотрит на ненатертый пол, на пыльную мебель.
– Ее нет, – говорит он, словно неодушевленные предметы рассказали ему о потере.
– Нет, – кивает Нелла. – Нет.
Она сглатывает, давит рыдание; заплакать сейчас – оскорбить его скорбь.
– Мне жаль, Отто.
– Госпожа. – Голос Отто срывается; даже это простое слово он произносит в два захода. – Вы спасли ребенка. Она все отдала бы, только бы жил ребенок.
– Но почему ей пришлось все отдать? – спрашивает Нелла. Слезы все-таки катятся, застят глаза, и она их не вытирает. – Ей с каждой минутой становилось все хуже. Я… мы не смогли ей помочь. Мы пытались…
Судорога боли на его лице показывает, что осознать этого он не в силах. У Неллы слабеют ноги, и она тянется к стулу. Отто стоит, уставившись на макушку Теа.
– Я никогда не видел ее такой решительной, как когда она сказала мне о ребенке. Такой непреклонной. Вокруг будто рушился мир. Я спросил: «Какая жизнь суждена этому ребенку?»
– А она?
Отто прижимает Теа к себе.
Она сказала: «Та, которую он сам для себя построит».
– Марин, ох!
– Я знал, что будет лучше, если я уеду. Меньше опасность. Но я вернулся. Увидеть.
Существование Теа – сам факт ее появления на свет – висит на тоненькой ниточке неопределенности. Жизнь и смерть. Наверное, эту тайну Отто сохранит навсегда, думает Нелла. А Корнелия ему поможет, станет делать вид, что ничего особенного не произошло, – подумаешь, ребенок как ребенок. Возможно, когда-нибудь он расскажет, как все начиналось между ним и Марин, и почему – и что испытали они оба, что принесла им эта ненужная любовь.
Напоминанием об этом останется Теа – она будет смотреть на свое лицо, в котором так много от отца, и искать черты матери. Я подарю ей фигурку Марин, думает Нелла. Покажу ей серые глаза, тонкие запястья, отделанный мехом корсаж.
Лисбет приводит все еще не до конца проснувшуюся Корнелию. Та останавливается у входа в гостиную, смотрит вопросительно. Потом на ее лице возникает изумление.