Он трясет головой, все еще ошеломленный.

– Я не знал, что его арестовали. Я думал, что мой отъезд вас всех защитит, госпожа. Я бы никогда…

Они добираются до Херенграхт. Отто смотрит на дом и тяжело сглатывает. Хватается за дверной молоток в форме дельфина как за спасение; лицо искажено гримасой боли и неуверенности. Что ждет его за порогом? В сердце Неллы вырастает злая ледяная игла.

В доме тихо.

– Сюда. – Она ведет его в гостиную, где Лисбет Тиммерс развела в очаге огонь. Здесь сейчас не так холодно, как было в последние недели; языки пламени бессмысленно бодро танцуют в очаге. В огне плавятся части оловянной окантовки, со скрежетом раскалывается черепаховый панцирь.

Лисбет замерла в центре комнаты; она крепко прижимает Теа к груди и во все глаза смотрит на Отто. А он – точно так же – смотрит на ребенка.

– Кто это? – спрашивает Лисбет.

Нелла поворачивается к нему, словно ожидая, что он представится сам, – а Отто так же вопросительно смотрит на незнакомку. Как во сне простирает к младенцу ладони. Нелла вспоминает: этот жест она уже видела, когда только приехала сюда, Отто точно так же, на ладонях, протянул ей пару теплых башмаков.

Кормилица отшатывается.

– Лисбет, это Отто. Пожалуйста, передай ему ребенка, – велит Нелла.

Ее голос звучит так властно, что Лисбет не раздумывая повинуется.

– Осторожнее, – бормочет она.

Отто прижимает Теа к груди, словно в ней воплощена вся его жизнь, словно только удары ее крошечного сердечка могут поддерживать биение его собственного сердца. Даже Лисбет молчит; в сравнении с остальными потерями и потрясениями этого дома новое знакомство кажется таким странным – и таким естественным.

– Лисбет, ступай разбуди Корнелию.

Кормилица выходит, и этого мгновения хватает Нелле, чтобы собраться.

– Ее зовут Теа. Отто, я должна тебе кое-что сказать.

Глаза Отто прикованы к лицу Теа. К своему крошечному отражению. Он ничего не слышит.

– Отто!

– Госпожа Марин говорила, будет мальчик.

Нелла хватает ртом воздух.