– Мэри, – говорит она наконец. – На прошлой неделе она без разрешения попыталась выйти из класса, и, когда я сделала ей замечание, она сказала, что у нее уже начались месячные, и раз она женщина, то ей можно покидать класс без спроса.

Я прикусываю щеку, чтобы не выдать себя улыбкой.

– А сегодня во время перерыва она рассказывала девочкам, откуда берутся дети.

– Интересно послушать, учитывая, что она знает об этом не больше, чем о жизни на Марсе.

– Тебе это кажется смешным?

– Нет, миссис Тэрн. Но это дети, и они хотят знать, откуда возникли, так же как и все мы дети Божии, и нам хочется понять, как возникли мы.

– Это написано в Библии.

– Но мы не перестаем задаваться вопросами.

– У меня в классе не только подростки, но и маленькие дети, и я не хочу, чтобы Мэри рассказывала им такие вещи.

– Да, потому что о таком им должны рассказывать вы. Разве нет?

– Может быть, в твоем мире, погрязшем в пороке и разврате. Но такое поведение не подобает благочестивым женщинам и девушкам, тем более в стенах школы.

– Чего вы хотите?

– Чтобы Мэри перестала говорить об этом. Знаю, она волнуется и переживает. В моем доме тоже когда-то жила девочка-подросток. Но до ее обряда слияния еще как минимум три года – ей не стоит думать об этом.

Мне отчаянно хочется накричать на нее, поспорить, но до нее не достучаться. Не мне, не так.

– Хорошо, миссис Тэрн. Я с ней поговорю.

Она идет к выходу.

– Но не будьте к ней предвзяты из-за меня.

Мой голос заставляет ее остановиться в проходе и повернуться. Лицо все такое же напряженное – прошито морщинами, – но в нем больше нет ненависти и злобы.

– Эта девочка святая. Всегда была. Но сейчас с ней творится что-то неладное, Флоренс. И если она дорога тебе, ты выяснишь что.

После этого разговора неспокойно и тревожно. В доме с фиолетовой крышей непривычно тихо, обычно Молли гремит на кухне или шьет и поет в гостиной. Тишина гнетет. Я поднимаюсь на второй этаж и стучу в ее дверь. Жду, пока она позволит войти.