– А Ленни говорит, что пять.

– Леонард очень умный юноша, но во всем, что касается меня, он предпочитает прибегать к умышленному невежеству. Он посчитал английский.

– Почему ты зовешь его Леонард?

– Потому что однажды он должен им стать, если хочет быть священником.

– Друзья зовут его Ленни.

– Мы не друзья. Я его наставник. – Он выдыхает. – Как меня только ни называли за тридцать три года: Кенни, Кен, Нел. Все перекраивали меня на свой лад, но я ничто из этого. Сан – это бремя и ответственность. Священник должен обеими ногами стоять на земле, быть сильным в те времена, когда все остальные слабы, не сомневаться – прежде всего в том, кто он есть. И для этого ему, помимо прочего, нужно имя.

– Но разве Леонард не прав? Ты говоришь по-английски.

– То, что достается без усилий, не считается.

– Какие еще языки ты знаешь?

Он выжидающе смотрит на меня. Улыбаясь, я прикусываю его плечо и касаюсь губами.

– Латынь, итальянский, французский и ирландский.

– Ирландский?

– Мои бабушка и дедушка часто говорили на нем, пока мы жили вместе, я успел нахвататься. И, несмотря ни на что, я учил его позже, уже сам. Мне нравится, как он звучит.

– Скажи мне что-нибудь на ирландском.

– Is breа́ liom tú an oiread sin gortaíonn sе́.

– Мне лучше не знать, что это значит.

– Ты уже знаешь.

Я дарю ему нежный, почти невесомый поцелуй в губы.

– Есть что-то такое в этом мире, чего ты не умеешь?

Он смеется таким опьяняющим открытым смехом, что я едва сдерживаюсь, чтобы не закрыть его рот долгим поцелуем.