– Ты плачешь?

– Нет, просто прошлое в глаз попало. – Я качаю головой и смахиваю слезы ладонью. – Я помню этот пляж с детства. Мы туда ездили всей семьей.

– Я тоже там часто бывала с родителями, – подхватывает она, – до болезни.

Слезы и неловкость прерываются громкими голосами. Один из них я сразу узнаю́ и покрываюсь мурашками. Поднимаю голову и оборачиваюсь: мама спорит с метрдотелем. Он упорно пытается ей что-то доказать.

– Что там? – интересуется Энн, ловя мой взгляд.

Я встаю из-за стола и иду к спорящим. Именно так всегда поступала мама: ввязывалась в неприятности, которые приходились на мою долю, несмотря ни на что.

– Пенни, это вы. – Ее голос звучит взволнованно, но на лице читается облегчение. – Я мама Энн.

Она осунулась, похудела и теперь выглядит лет на десять старше. У меня внутри все сжимается.

– Скажите этому человеку, что я не собираюсь устраивать скандал. Я пришла за дочерью.

– Вы знакомы? – интересуется мужчина.

– На каком основании вы задерживаете ее?

– Я не имею права пускать в зал тех, кого нет в списке постояльцев и кто не бронировал столик.

– Но она ведь сказала, к кому пришла, верно? Очевидно, имя Пенни Прайс вам известно.

– Конечно, мисс Прайс. Думаю, вышло небольшое недоразумение.

– И это все, что вы хотите сказать?

– Простите, – встревает мама, – в самом деле вышло недоразумение. У меня сегодня был трудный день, и он, к сожалению, не закончен. Позвольте мне забрать дочь, и я уйду.

Метрдотель вопрошающе смотрит на меня, так, словно я вправе распоряжаться будущим чужого ребенка. Я теряюсь, не понимая, что творится. Я ведь не родственник Энн, к тому же мне всего двадцать, совсем недавно меня и за человека едва считали.

Взгляд останавливается на картине в вычурной позолоченной раме: в бархатном кресле сидит богатый толстяк и из шелкового мешочка отсыпает несколько монет исхудавшему бедняку. Я не знаю, кто нарисовал картину, но благодаря ей я кое-что понимаю. Понимаю, что мама одета в старые потертые джинсы из Walmart и темно-синюю футболку с логотипом неизвестной компании. Понимаю, что с нее нечего взять, что она не позволит себе даже самый дешевый обед в этом напыщенном ресторане с голубыми тарелками. И метрдотель это тоже понимает.

– Извините, – начинает он, словно читает мои мысли, – приношу извинения от себя и от заведения.

– Я засужу вас, – говорю я, грозя ему пальцем, – вас и ваше дурацкое заведение.