– Не знал, что у вас есть сестра.

Я крепко сжимаю челюсти, чтобы не разреветься.

– А ваша жена?

– Ее нет с нами.

– Простите, я, видимо, очень пьяна… Я не хотела.

– Да нет, она жива, – объясняет он, – но живет отдельно.

– Наверное, это тяжело – быть одновременно отцом и матерью. Не каждый с таким справился бы.

– Я и не справляюсь. Переходный возраст – тяжелый период в жизни ребенка, но более тяжелый – в жизни родителей.

– Уверена, что вы хороший отец. – Я в самом деле в это верю, хотя совсем не знаю его.

– Моя дочь вторую неделю живет у бабушки. Не хочет возвращаться, пока я не поддержу ее в намерении стать кинозвездой.

– Почему же вы ее не поддерживаете?

– Не хочу, чтобы она ввязалась во все… это, – отвечает он, и я покрываюсь мурашками от того, каким голосом он это говорит: не злым, не надменным, а обеспокоенным, полным трепета и заботы, словно это говорит мой отец.

Я подвигаюсь ближе, опираясь на сиденье перед собой.

– Знаете, как ее переубедить?

Он вопросительно мычит.

– Скажите, что кинозвезда – это человек, который играет, даже после того как софиты гаснут. Это непрекращающийся ад: ты не знаешь никого, но все знают тебя.

Он мельком смотрит на меня. Вероятно, он никогда не слышал ничего подобного из уст Пенни.

– Да, мисс, только ей всего четырнадцать, она не видит сути.

Я откидываюсь на спинку сиденья, тяжело вздыхая, сжимаюсь и напрягаюсь в страхе, что меня вырвет. Закрываю глаза и запрокидываю голову. Качаюсь на волнах, с каждым разом они становятся выше. Темнота под веками то и дело сменяется краснотой.

Оставшийся путь мы проводим в звенящей тишине.