Не понимаю, зачем отключать телефон, если он здесь? Кидаю телефон и клатч на диван и отправляюсь на второй этаж. Стены вдоль лестницы украшает то же безумное искусство.

Я рыщу по всему дому: заглядываю в кабинет, в спальню для гостей, проверяю все остальные комнаты, но остаюсь ни с чем. Вдруг слышу женский смех за последней, плотно закрытой дверью, прижимаюсь к ней ухом – ничего. Приоткрыв дверь, осторожно захожу. Женский голос доносится из ванной. Я заглядываю туда под бешеный сердечный ритм.

Итан страстно целует блондинку, которая, судя по рукам – ее лица я не вижу, – в несколько раз старше его. Я цепенею и забываю, как дышать, когда понимаю, что эта блондинка – Лили Прайс, мать Пенни. Язык прирастает к нёбу. Я пячусь и на подкашивающихся ногах несусь прочь.

Я безуспешно пытаюсь совладать с внезапно нахлынувшим потоком мыслей. Сжимаю и разжимаю кулаки, чтобы унять дрожь. Хочу что-нибудь разбить, разрушить идиллию дома, но вовремя одергиваю себя. Разминаю шею. Вдыхаю и выдыхаю.

На нетвердых ногах вылетаю в сад, хватаю бокал шампанского и выпиваю залпом, а потом нахожу табличку со своим именем на одном из столов и усаживаюсь. Жестом подзываю официанта и осушаю следующий бокал. Пузырьки приятно тают во рту. Наверняка содержимое моей головы тоже состоит из чертовых пузырьков, иначе я давно уяснила бы, что к чему. Если предполагать, что умные люди учатся на чужих ошибках, то я непроходимая дура. Как я могла верить в то, что эти люди поймут меня после всего, что они сделали с Пенни?

– Вы дочь Стенли и Лили, верно?

Погруженная в мысли, я только сейчас замечаю женщину, сидящую рядом. Даме лет шестьдесят, а может, и семьдесят. Ее лицо натянуто так, что уши вот-вот отлетят от головы. Мы смотрим на табличку с моим именем, и вопрос отпадает сам собой.

– Мои внуки от вас в восторге. Пришлось снять кинотеатр, где состоялась премьера, чтобы они увидели «Планету Красной камелии» еще раз.

Причуды богатых, что тут скажешь.

На мое плечо ложится тяжелая рука. Дама поворачивается к соседу слева, а Итан устраивается рядом, подмигивает и улыбается. Я окидываю его взглядом, способным пронзить насквозь, и улыбка тут же исчезает с его лица.

– Я звонила тебе.

– Правда? Наверное, я был занят.

– Уверена, что был.

За нашими спинами раздается звон. Кто-то стучит по бокалу одной из трехсот сервировочных вилок. Я поворачиваюсь и вижу отца, стоящего на верхней ступеньке лестницы, ведущей в сад. Он призывает всех к тишине, мама подплывает к нему и обнимает за талию.