О женщины! ваш голос был услышан, потому что, если мы вас порой и не понимаем, не услышать вас довольно затруднительно!..
Итак, было бы в высшей степени несправедливо предъявлять вам одним те упреки, которые всякое общественное существо, связанное узами (брака), имеет право адресовать этому установлению – необходимому, священному, полезному, в высшей степени охранительному, но несколько стеснительному, чересчур облегающему, а порой, напротив, чересчур свободному.
Скажу больше! Подобная пристрастность обличала бы в авторе кретина.
В писателе уживаются много разных людей, причем все они, а следовательно, и автор обязаны походить на Януса: смотреть и вперед, и назад, быть переносчиками вестей, изучать одну и ту же идею с разных сторон, поочередно превращаться то в Альцеста, то в Филинта[629], не все высказывать, но все знать, никогда не наскучивать и…
Не станем доканчивать перечисление, иначе мы откроем все, что думаем, а это испугает всех тех, кто размышляет об условиях существования литературы.
Вдобавок автор, берущий слово посередине собственной книги, походит на того простофилю из «Живой картины», который вставил в живописный портрет свою физиономию[630]. Автор хорошо помнит, что в палате депутатов никто не берет слово между двумя голосованиями по одному и тому же вопросу. Итак, довольно!
Перейдем к женской половине книги; ведь для того чтобы вполне уподобиться браку, книга эта обязана стать в большей или меньшей степени гермафродитом.
Мужья через два месяца
Две юные особы, Каролина и Стефания, были неразлучными подругами в пансионе мадемуазель Машфер, одном из самых знаменитых воспитательных заведений предместья Сент-Оноре, а недавно вышли замуж; они сошлись на балу у госпожи де Фиштаминель и разговорились в одном из будуаров, сидя в амбразуре окна.
Было так жарко, что один мужчина еще прежде этих молодых дам захотел подышать ночной прохладой и вышел на балкон; цветы, стоявшие на подоконнике, скрыли его от взоров двух подруг, и потому они вели разговор в полной уверенности, что их никто не слышит.
Мужчина этот был лучшим другом автора.
Одна из молодых дам сидела спиной к оконному проему и наблюдала за тем, что происходит в будуаре и гостиных. Другая забилась в угол, чтобы уберечься от сквозняка, от которого, впрочем, ее защищали муслиновые и шелковые занавески.
Будуар был пуст, бал только начинался, на зеленом сукне ломберных столов поджидали игроков колоды карт, еще не вынутые из тонкой обертки, в которую их одели содержатели карточного откупа.