Она слушала эти волшебные слова, не дыша, не двигаясь, все чувства в ней умерли, разум отступился от нее. Рассказ Мишеля был составлен не из слов - он проникал в душу так, как проникает музыка, вызывая острую жалость к нему, к себе, к тем юным любовникам, которые прятались в ховринском особняке три года назад, слышать не желая строгого слова «будущее»…

- Меня подобрали добрые люди и довезли до родительского дома, но там я не мог оставаться. Любовь моя, мне пришлось жить у родственников, они платили врачу, платили за лекарства, я же не имел денег совсем, наконец я получил деньги и расплатился с ними за все, но больше оставаться там я не желал. Ты видишь, я уже довольно окреп, чтобы доехать до тебя и подняться во второе жилье. Но мне еще долго придется лечиться…

Все рушилось. Путешествие в дальний и родной край, где Господь поможет забыть Москву, откладывалось надолго, возможно, навеки. Деньги, полученные от мадам Лелуар, вкупе с накопленными деньгами, сохранить не удастся, - так подумала Тереза, и ей даже не стало неловко. Двойственность души давно была привычна - и вот теперь, гладя Мишеля по лбу и лаская любимое лицо взглядом, она думала о том, что через несколько дней придется по договору с домовладельцем съезжать, и если бы не Мишель - она бы уж лишнего дня в Москве не задержалась, теперь же она обречена искать новое жилье.

Тереза помогла Мишелю снять кафтан и камзол, повесила их на спинку кресла и, укрыв его, снова спустилась вниз.

- Он весь горит, - сказала она Катиш. - Надобно приготовить питье с лимонным соком.

- У нас готовят клюквенный морс, я до соседки добегу, у нее полбочонка клюквы еще осталось, - пообещала Катиш. - Травок достану, заварим… А с чего этот господин среди лета хворать выдумал?

- Я не знаю…

И Тереза действительно не знала. Дикая история, рассказанная Мишелем, о нападении разбойников, о бегстве через зимний лес, о любовном бреду среди сугробов, была слишком невероятна для лжи, но и правдой быть она тоже не могла.

Поздно вечером Мишелю стало хуже, он сделался беспокоен, то и дело просил пить. Катиш ушла - она уже почти перебралась на другую квартиру, ждала лишь отъезда хозяйки. Тереза осталась одна с больным и уже не знала, что предпринять - Мишель в полусне звал каких-то незнакомых людей или же бормотал русские ругательства. Приходя в себя, он просил Терезу не бояться за него, обещал, что самое страшное уже позади. И умолял - ежели кто к нему ночью придет, чтобы впустить того человека.

После полуночи, когда гасятся фонари, раздался стук в ставни, закрывавшие окна модной лавки. Тереза спустилась, задала вопрос - и с трудом разобрала ответ. Человек, сказавший ей по-русски, что ищет господина Мишеля, был иностранец - скорее всего, немец, и Тереза не сразу опознала знакомые, казалось бы, слова.