- Денег я тебе, сударик, и сам дать горазд. А пришел потолковать о деле. Глядишь, сговоримся. Ты на пистоли мои не гляди - без особой нужды стрелять не стану. А просто иначе ты меня слушать не пожелаешь - вот я их с собой и взял.

- Так ты от кого-то послан? - спросил Мишель.

- Сам от себя я послан.

Лицо странного гостя освещено было плохо - он, видать, сам об этом заботился, избегая попадать в круги света от горящих свечек, одной - на бюро, другой - на табурете у Мишелева изголовья. Однако Тереза вгляделась в его лицо - лицо порядком пожившего человека со странной формы носом - словно бы наскоро слепленным из темного крутого теста. И лицо ей не понравилось.

- Ну так потолкуем? Э? - наклонив голову по-птичьи вбок, полюбопытствовал гость. - Ты у нас Михайла Иваныч, я Иван Иваныч, глядишь, договоримся.

- Ну, сказывай, для чего приплелся, - позволил Мишель. - Тереза, молчи, ради Бога, не то опять…

Она поняла - Мишель боялся, что она опять сделает глупость. И запоздало кляла себя - вернее, двойственность души, от коей было ей столько хлопот. Одна часть этой души явственно ощущала в Мишелевых словах ложь, но вторая часть, первой наперекор, погнала Терезу спасать любовника, которому, видит Бог, решительно ничто не угрожало.

- А приплелся я издалека, из самой Сибири. И хотелось мне на старости лет пожить на Москве в тишине да благости. Однако взъелся на меня непутем московский обер-полицмейстер. Он мне, голубчик мой, немало насолил, да ведь и я не лыком шит. Донесли мне добрые люди, что дал-де он одной французенке денег на обзаведение, и лавку указали. Стал я узнавать - и сказали те добрые люди, что у французенки-де иной кавалер, имя назвали. Ну, думаю, дельце занятное. Еще стал вопросы задавать - кто таков, чем промышляет. Вот тут-то и порадовали меня добрые люди… Кавалер-то, сказывали, с французскими шулерами поладил, был им кум и сват, покамест полиция их не изловила. Вот я и думаю - а не подружиться ли мне с таким бойким кавалером? Мне обер-полицмейстер насолил, ему насолил, вот нам уж и нашлось, о чем потолковать? Э?

- Ты кто таков, Иван Иванович? - спросил Мишель, не умея скрыть тревоги.

- Коли бы ты, сударик мой, знался с шурами да мазами, то по ухватке бы меня опознал, я смолоду наглым мазом был, клевым мазом, шуланным шуром. А ты из другого теста, да и молод, прозвания моего, поди, ни разу не слыхал. Слушай далее. Рассказали мне, что в родительском доме ты жить не желаешь, а слоняешься меж двор, аки шпынь ненадобный. Молчи, сударь, когда я говорю! И живешь-де все больше у его сиятельства князя Горелова-копыта. Князь-то меня, поди, помнит… Тут я, грешник, и подумал - а что, коли и князю обер-полицмейстер насолил? Поспрашивал кое-кого, и что же вышло?