Она впустила этого человека с черного хода. Он оказался высоким плотным мужчиной, закутанным, невзирая на теплое время года, в длинную епанчу. Под епанчой на нем был черный кафтан без украшений. Лицом пришедший был широк и бледен, как человек, редко подставляющий себя солнечному свету. Но - странная особенность, отмеченная Терезой, - возможно, лицо не столь было широким, сколь казалось. Близко посаженные глаза, небольшой нос, рот - как у записной кокетки, делающей губки бантиком, сбились вместе и заняли крошечное пространство, а вокруг были высокий лоб, толстые щеки, достаточно тяжелый подбородок.

- Где больной? - очень отчетливо спросил этот человек, не кланяясь, не рекомендуясь, словом - по-дикарски.

- Наверху, сударь, - по-русски сказала Тереза и первая стала подниматься по лестнице. Невежа в черном кафтане, оставив внизу свою епанчу, топал следом.

Мишель, увидев его, обрадовался и сказал что-то по-немецки. Ночной гость, отвечая на этом же незнакомом Терезе языке, стал доставать из карманов пузырьки с микстурами. Затем Мишель сел, распахнул на груди рубаху и громко дышал, а незнакомец (Тереза уже поняла, что он доктор-немец), прикладывая ухо то тут, то там, слушал. Наконец он несколько раз принимался изучать пульс Мишеля.

Они негромко переговаривались, не обращая никакого внимания на стоящую в дверях Терезу. Она же наблюдала за ними и видела - они давние приятели, в показных любезностях не нуждаются, и беседовать привыкли весьма деловито. Наконец доктор собрался уходить.

- Больному вставать нельзя, - сказал он Терезе. - Грудь, легкие, горло беречь следует. Растирание скипидаром на шестяная тряпица применять. Спина, грудь, тепло возникало бы. Вы понимали меня?

- Да, сударь.

- Больной слаб. Беречь следует его.

- Что с ним было, сударь?

- Сильный холод, охладил ноги, грудь в снег, лед, был опасен, слаб. Буду приходить, стучать так - три стук, пауза, два стук. Доброй ночи.

Он ушел, а Тереза осталась думать о своем странном положении и ходить за больным, чего она, кстати, вовсе не умела. Но нужда научит - да и Мишель многое запомнил из того, что с ним проделывали более опытные руки.

- Кто бы мне сказал, что я более двух месяцев проведу в постели? - удивлялся он. - Но чудом можно почесть, что я не обморозил рук, что не заснул на снегу от усталости - вряд ли бы проснулся на этом свете. Любовь моя, побудь со мной, посиди немного…

Они брались за руки, и Мишель тихо говорил о странных вещах - о Париже, Венеции, Риме, он мечтал об Италии, теплый климат которой поставит его на ноги, и в этих мечтах непременно рядом с ним присутствовала Тереза. Ей даже стало казаться, что все они сбудутся - ведь не может же Бог так долго испытывать одиночеством свое блудное дитя?…