Халезов усмехнулся и с большим значением посмотрел командиру прямо в глаза.

— Мы вот, насколько я понимаю, тоже легко можем там оказаться.

Лицо Невельского переменилось.

— Ну, хватит уже об этом, Александр Антонович, — нахмурился он. — Ведь все уже давно обговорено. Выбора у нас нет.

— Это мне ясно. Жизнь, так сказать, не самой симпатичной стороной обернулась, а нам надлежит ее поворот смиренно принять. Однако насчет бывших морских офицеров — и, в частности, штурманов — среди каторжан могу поведать вам небольшую историю. Вы разве не слышали об Орлове?

— О каком Орлове?

— Корпуса флотских штурманов поручик Орлов. Подробности его преступления мне доподлинно неизвестны — кажется, он убил то ли свою любовницу, то ли ее мужа, а возможно, обоих разом, — но вот каторгу и последующую ссылку, в чем я совершенно уверен, он отбывал как раз на побережье Охотского моря.

— Вы что же, Александр Антонович, полагаете, что офицер, пускай даже бывший, сойдется с ворами и душегубами, чтобы невинных людей убивать?

— Так он ведь, Геннадий Иванович, и сам душегуб…

Невельской хотел что-то ответить, но в эту минуту к ним подошел князь Ухтомский. Халезов немедленно ретировался, поскольку после недавнего разговора в капитанской каюте, а в особенности после известий о странной потасовке между князем и Казакевичем, все остальные офицеры, не сговариваясь, начали избегать друг друга. Им требовалось время на то, чтобы принять свою так внезапно переменившуюся участь, и все, что оставалось для каждого из них пока невыясненным, они могли прояснить лишь с одним командиром, потому что он вне всяких сомнений знал больше других. Они, как дети к взрослому, тянулись к нему и почти не говорили между собою. Равенство при всех своих замечательных чертах неизбежно содержит в себе зерно недоверия.

— Экий, однако, гигант, — сказал Ухтомский, занимая место отошедшего штурмана.

— Кто? Александр Антонович? — удивленно покосился на него Невельской. — Вы, юнкер, пожалуй, первый, кто высказывается о нем в таком роде.

— Да нет, Геннадий Иванович, я не про штурмана говорю. Я про это ваше новое приобретение… — Князь кивнул в сторону Юшина, стоявшего в отдалении у левого борта.

Казак неподвижно смотрел в наступавшую темноту, словно пытался разглядеть в ней что-то чрезвычайно важное для себя. Все остальные на палубе действительно были на голову, а то и на две ниже этого огромного человека, и по причине монументальной его неподвижности, а также из-за сумерек можно было решить, что на транспорт зачем-то погрузили кусок скалы, который сильно напоминал три вертикальных камня у выхода из Авачинской бухты, приходясь им как бы четвертым братом.