Изувеченный плотник тем временем снова забормотал, сетуя на злую судьбу:

— Куда мне теперь без Федора? Один с лабазом[99] не справлюсь… Как работу доделывать? В четыре-то руки едва успевали… Прогонит меня купец… Тут еще Марья на сносях. Лишний рот скоро… Дочка она моя, ваша благородие… Такая хорошая… Чем семейство кормить буду? Напарник мне новый нужен. Да где его взять? Плотники в городе все артелями держатся… Не ущипнешь…

Он явно не сознавал пока, что из четырех рабочих рук, дававших его семье пропитание, потерял не две, а три, и что купцу, нанявшему их с Федором на строительство лабаза, он будет теперь без надобности в любом случае. Ему еще предстояло понять, что ни в какую другую артель его самого никогда больше не возьмут, но пока же он расстраивался из-за одной утраты напарника. Так жизнь порой, уничтожив уже практически человека, милосердно закрывает ему глаза на подлинное величие постигшей его беды, чтобы он, подобно несчастному Иову, принимал удары один за другим и в конце концов умел вынести их все, не сломавшись на самом первом, и вкусив таким образом страдание во всей его полноте.

— Что известно об этих Гурьевых людях? — спросил Невельской командира порта, когда они вышли в соседнюю комнату.

— Каторжники, — коротко ответил Машин, вынимая трубку из ящика стола и принимаясь набивать ее. — Все беглые, как один.

— А почему Гурьевыми называются?

— Да был у них раньше коновод и зачинщик по имени Гурий. Васильев — фамилия. Ну вот, в его честь, по всей видимости.

— Чем же он так знаменит?

— А чем может быть знаменит вор и убийца? Душегубством, Геннадий Иванович, исключительно душегубством. Завойко мне в прошлом году в Аяне рассказывал, что даже запрос делал на его счет. Выяснилось немногое: в двадцать седьмом году этот Гурий Васильев бежал с Нерчинской каторги, однако в Россию возвращаться не захотел, а наоборот, ушел далее на Восток. Очевидно, сплавился по Амуру до самого моря. По дороге сколотил целую шайку из местных и таких же беглых, как сам. Постепенно оброс небольшой разбойничьей армией. Устроил в тех местах своего рода государство. Маленькое, но, поверьте, зловредное…

— То есть он может знать судоходный фарватер в устье Амура? — перебил Машина Невельской.

— Не может, — выпуская клубы дыма, ответил командир порта.

— Отчего у вас такая уверенность?

— Оттого, что он теперь вообще ничего знать не может. Он мертв.

Невельской не стал скрывать своего сожаления.

— Почему же его не допросили перед казнью?! — с досадой воскликнул он. — Столько бы сил и времени нам сберегли!