…Развилок. В этом месте проселок устремился слиться с проторенной грузовым транспортом дорогой, как быстрый ручей с речкой, но он только коснулся ее обочины — и ушел влево, в кусты. Влево и надо было направить все живое, что уходило на восток, дальше от фронта.

Старшина и Огрызков уже добрых полчаса трудились и распоряжались всеми, чтобы помешать живому потоку двинуться вправо — на проторенную дорогу: она как раз и проходила через поляну, где хоть и значительно реже, но все же продолжали рваться бомбы, сбрасываемые с самолетов. Старшина и Огрызков и еще три человека, присланные им в помощь, уже успели преградить двумя грузовиками путь вправо, через поляну. Теперь все они, а с ними и шоферы грузовиков, рубили ветки, чтобы замаскировать грузовики. Слышался рассудительный голос одного из бывалых помощников старшины:

— Товарищ старшина, надо опасаться, чтоб молодняк, телята, жеребята, не узрели просто поляны. Узреют — рванутся… Было ж такое дело, когда проходил тут какой-то из терновских колхозов… Стригуны отличились тогда здорово… Я к чему это, товарищ старшина, — просветы между машинами надо загородить понадежней..

— Загородим, — соглашается старшина.

— Братцы, «они» бомбы перестали кидать! Поглядите, «они» очистили небо! С чего бы это? — не скрывая радостного удивления, спросил Огрызков.

Все поднимают головы. Белизна Млечного Пути заметно поредела, ушла ввысь. Звезд стало меньше, и свет их побледнел. На востоке робко намечалась зеленовато-синяя, еще маловыразительная полоска — далекая предвестница грядущей зари. Темень ночи постепенно разбавлялась.

Старшина вдруг засмеялся:

— Тит Ефимович, а ведь я догадался, с чего это «они»… Ну да не кидают бомбы!.. «Они» же их кидали на те ветки, какие вчера по поляне разбросали Щебуняев и его команда. Стало видней — поняли, что одурачены!

И все смеются мирным непринужденным смехом.

…Живой поток приблизился, поравнялся, и голова его в кустарниках скрылась с глаз старшины и всех, кто с ним преградил путь к поляне. Теперь перед ними движутся арбы, повозки с кладью. В них впряжены быки, быки… Реже — лошади. Их негромко понукают озабоченные погонычи: «цоб, цоб…», «но, но»…

Вот слышится женский голос:

— Красненькая, иди ровно. Не дергай. Пожалей мои руки. Они у меня прямо одеревенели. Ты ж у меня всегда была послушной. Не знаю, что с тобой…

Другой женский голос сзади отвечает на вопрос:

— А чего тут много думать: животные хлебнули войны вдоволь, вот и рвутся от нее.

Издалека еще сильнее осипший и охрипший голос Щебуняева поощряет всех, кто его слышит в живом потоке: