За ней побежали все остальные, испуганно выкрикивая:

— Проклятые, да что ж это «они» делают?

— Кто же «их» матери?

— Подколодные змеи!

Они уже на месте трагедии. У всех сразу отняло языки. Самые черные ругательства не могли выразить того протеста, той опаляющей сердце ненависти, что теснили и жгли их дыхание.

Пожилая, но еще не постаревшая женщина, отброшенная машиной, лежала в кювете. Издали она не казалась им рослой, а теперь, вытянувшись вдоль кювета, стала такой, что о росте ее надо было говорить как о первой примете. Она лежала на спине, чуть повернув обнаженную голову вправо. На левой открытой щеке ее, там, где серела прядь светло-русых волос, сочилась кровь, успевшая окрасить шею и фланелевую, в горошек, кофточку с зелеными пуговицами. Отброшенная смертельной силой, она, к удивлению всех, казалась бережно положенной, одежду ее — кофточку и клетчатую юбку — будто кто-то аккуратно расправил. И даже у небольших сапог ее с недавно подбитыми резиновыми подметками каблуки были сомкнуты, а носки развернуты.

При всеобщем молчании в кювет к ней спустились Полина Шахтерка и Огрызков. Тит Ефимович уже держал в своей смуглой руке ее тонкую руку, а Полина обыскивала карманы на ее кофточке, на неширокой клетчатой юбке.

Стоявший на коленях Огрызков, поднявшись, опустил руку пострадавшей и проговорил:

— Мне пришлось годы помогать врачу… По медицине кое-чему научен. Она мертвая.

— А кто она — мертвая? В карманах ничего… Только вот это… — и Полина показала платочек с розовой каемкой.

Молчание прерывают всполошенные выкрики:

— Машины «ихние» показались!

— «Ихние» машины!

— Слышим!.. Будем кричать!.. Быстро убрать все приметы с дороги! — распорядилась Полина. — С нас же спросят… Мы окажемся во всем виноваты. Это уже проверено.

Огрызков, научившись понимать ход рассуждений Полины, сказал:

— Мертвую тоже надо скрыть, отнести хоть в те кусты бурьяна. А то увидят…

— Да-да. Берем.

Огрызков поддел свои сильные руки под плечи, а Полина подняла ее ноги. Ноша оказалась легкой, и перенесли ее в кусты чернобыльника вовремя. Сюда успели снести с дороги «все ее приметы». Приметы последних забот, желаний и устремлений покойной: звенья разбитой колясочки, колеса детского велосипеда, на которые для прочности она была поставлена, наволочку с маленькой подушки… Наволочка была разорвана. По мнению опытных домашних хозяек, в ней осталось муки не больше как на две пышки… Три кочана капусты и с десяток луковиц.

…Мертвую оставили, а сами, растянувшись в цепочку, побрели по бездорожью. Кто находил нужным в целях безопасности прихрамывать — прихрамывал, кто сгорбился и начал сильнее опираться на костыль…