Когда «их» машины скрылись в сумрачной степной дали, все вернулись к покойнице. И тут пятнадцатилетняя девочка, из-за боязни отводившая взгляд от мертвой, впервые увидела ее и стала давиться прерывистым плачем. С трудом удалось получить ответ на вопрос:

— Что с тобой? Ну скажи?

И девочка, едва отдышавшись, объяснила:

— Это же Мария Васильевна, учительница из нашей подкурганской школы… Мать у нее в Песчанке живет, тоже учительница. Теперь она на пенсии. С продуктами в Песчанке трудно. Мария Васильевна как могла помогала матери. Все это она везла ей, — указала девочка на лук, на кочаны капусты.

Помолчали и начали рвать зеленый пырей, прораставший между сорняками, и присыпать им мертвую. Потихоньку давали наставления девочке:

— Расскажешь про нее добрым людям…

— Опасайся, чтобы не услыхали «ихние» прихвостни.

— Люди придут, заберут ее и по-людски похоронят.

— Поскорее им надо сообщить, чтобы зверь какой ей порчу зубами не сделал.

Они спешили рвать пырей, опасаясь, как бы чужой глаз не заметил, чем они тут занимаются.

Осматривались — вокруг как будто бы никого не было. Но неожиданно откуда-то сбоку, из-за кукурузных будыльев на плохо убранном поле, вывернулся мужчина. На рукаве черного полупальто заметно белела повязка. Все знали, что такие повязки носят полицаи — прислужники фашистских захватчиков.

Полина Шахтерка строго проговорила:

— Уходите, но не показывайте вида, что испугались. Я останусь для разговора с «высоким начальством»… И он — тоже, — указала она на Огрызкова. — А ты, кума, поставь в тачку и мое ведро с сокровищами. Я догоню. А не суждено будет догнать — меняй по своему усмотрению. Торгуй!..

Когда тот, у кого белела повязка на черном рукаве, подошел к ним, оставшимся около мертвой, Полина Шахтерка обратилась к нему:

— Вам тут бы не надо задерживаться. К чему брать гнет на душу? Нам она — своя. И человек она была такой: откуда к ней ни подойди — изъяна не найдешь… Неожиданно померла… на ходу вроде споткнулась — и свалилась в кювет. Кинулись помочь, а ей помощь наша ни к чему…

Этот, что с белой повязкой на черном рукаве, со взыскательным недоверием слушал Полину Шахтерку. Огрызков видел, что складка между густыми и черными бровями все больше углублялась, а смуглое лицо темнело. У него, у Огрызкова, не было никакого опыта разговаривать с такими вот, как этот… И он тревожился, как бы не пропустить минуты, когда Полине Шахтерке нужна будет его помощь. И он старался по лицу ее угадать эту минуту.

— Ты сказала, что она свалилась в кювет. А как же она тут очутилась? — с издевкой спросил полицай. — Может, она уже мертвой надумала перебраться в бурьян и зеленью присыпать себя?