— Это почему же?
— Параскева куда моложе Груни. Она больше подходит быть мне дочкой. Ты, Титушка, учти, что в моем сердце, материнском, сынок Володя занимал большое место. Теперь это место пустует… Нет, не пустует, а тоскует. Параскева была бы нам дочкой… Ты понимаешь, о чем я?.. Только не спеши отвечать. Хорошо подумай, а потом уж скажи.
Полина замолчала. Помолчал и Тит.
— Я мог бы сразу ответить на твой вопрос, но ты просила, чтобы не спешил отвечать… Я твердо понял одно: душа твоя тоскует по материнству. И ты рассуждаешь про себя: «А время-то какое?.. А жизнь под кустами, в ярах?»
— Да! Да! Я точно так думаю!.. И если бы мы с тобой решили… — Волнение помешало Полине сразу высказать сокровенную мысль. — Что хорошего получил бы от нас тот… он… она… ну, этот — наш?!
— Получил бы все хорошее, что есть в нас самих, — ответил Тит.
— А все-таки — что? — нетерпеливо спросила Полина.
Огрызков сразу ответил:
— Лучшее в нас с тобой — нашу любовь к родимой земле. И если земля эта снова окажется в бедственном положении, как теперь оказалась, то — идти за нее на страдания и на всякие лишения. Неужели ж ему, нашему, такое не нужно?!
Полина, глубоко вздохнув, горячо зашептала:
— Нужно! Нужно! Ох как нужно!.. Титушка, говори, а я буду слушать!
— Ну что тебе еще сказать?.. Мы дадим ему все, чему научились от других. Вот ты, скажем, дорожишь подругой Феодосьей, Феней… Ну, той самой, с какой отомстили фашисту за убийство сына Володи. Феодосья тогда была в справедливом деле самой верной тебе подругой-другом. Разве ж ему, нашему, не надо быть похожим на Феодосью?
— Титушка, да кто же говорит, что не надо?!
— Нам обоим Груня нравится. И ему такие, как она, будут нравиться. Разве это плохо?
— Хорошо.
Они замолчали. Но и в молчании своем они чувствовали себя богатыми и щедрыми. И это было перед безмятежным сном на обочине старого и самого высокого степного кургана, на постели из опавших листьев, под огромным темным куполом неба, посеченного мириадами звезд, глядя на которые редко кто не вздыхал, задумываясь над непостижимым величием мира.
Вздохнула и Полина и спросила:
— Титушка, а ведь звезды ему, нашему, войдут в душу?
— Должны войти.