«Нет минуты свободной. А надо бы обнять тебя, тетушку Евдокию Николаевну, двоюродную сестренку Мотю.
Тит Ефимович, хвораешь ли ты, или в двух часах от смерти, все равно, как свидетель напиши суду свои показания по делу подсудимого Семена Ерофеевича Бобина… Конверт заклей хорошенько. Шофер, который повезет вас в родные места, через два-три дня будет ехать обратно в Ростов. Ему и вручи письмо. Он — живая почта, доставит его в нужный адрес.
Всех обнимаю!
Старшина Токин».…Огрызков подробно писал все, что знал о Семене Бобине.
Евдокия Николаевна, Полина и Матрена видели, что ему трудно было заниматься непривычным делом. Готовя теплую одежду для дороги, они разговаривали шепотом.
Дед Демка ходил по двору. Матрена через окно посматривала на него и думала: «Ходит, все ходит…»
Дед Демка иногда останавливался, поднимался на носки, чтобы видеть дальше. И поглядывал он только в одну сторону — туда, где родной Подкурганный хутор. И, наверно, досадовал, что не видно отсюда даже самого кургана…
Целый день он ничего не брал в рот. Дважды говорила Матрена: «Пойдемте, я вас накормлю». Он только усмехался и отмахивался, будто ему говорили что-то наивное, что могут сказать лишь несмышленые дети.
Поздно вечером Огрызков записал последнее, что было не свидетельским показанием суду, а его личным мнением:
«Семку Бобина по слабости своего характера я не успел устранить из жизни. Теперь у меня нет на это права. Теперь, судьи, вам слово. Но прежде я хочу то ли сказать вам, то ли спросить у вас: Семка Бобин всякому доброму делу перегораживал дорогу. Ни радости, ни печали другого человека он не признавал… так зачем же ему болтаться между людьми?.. Т. Огрызков».
«Семку Бобина по слабости своего характера я не успел устранить из жизни. Теперь у меня нет на это права. Теперь, судьи, вам слово. Но прежде я хочу то ли сказать вам, то ли спросить у вас: Семка Бобин всякому доброму делу перегораживал дорогу. Ни радости, ни печали другого человека он не признавал… так зачем же ему болтаться между людьми?..
Т. Огрызков».* * *
Машина была не «скоропомощная», как сказал о ней шофер, а «наскоро приспособленная». В ней было шесть мест. Врач, что ехал в район консультировать больных, сидел рядом с шофером, а остальные четыре места заняли Полина, Огрызков, Матрена и дед Демка. Полина и Огрызков разместились слева от узенького прохода, а Матрена и дед Демка — справа от него. Сидели тесновато, но в этом было и определенное удобство — легко было обмениваться словами, не вовлекая в разговор ни врача, ни шофера, которые были заняты чем-то своим. Крытый кузов, не совсем обтекаемой формы, не мешал машине бежать по профилю с уверенной быстротой.