За окном — ранняя осень. Тополя и акации еще полетному зелены, а клены уже загорелись светло-желтыми кострами. Широкая асфальтированная улица давно гудит под тяжестью снующих машин, и гул этот напоминает далекую грозу. Из-за стола через окно и через крышу противоположного дома я вижу почти квадратный кусок неба, голубого, чистого и глубокого. За этим трехэтажным домом оно пологим откосом сваливается туда, откуда в минуты уличного затишья доносятся гудки паровозов, напоминающие мне о степных просторах, об изгибах накатанных рельсов. И степь и рельсы зовут в дорогу, а я что-то сегодня слишком прочно сижу на стуле.

Николай, я так хорошо работал последние дни, и вдруг «машина застопорила». Рукопись о донских песнях и о собирателе Листопадове со вчерашнего дня лежит открытой. И снова у меня повод спросить тебя, товарища по профессии, есть ли такая работа, которая бы так трудно ладилась и столько давала брака, как литературная? Часы идут, карандаши стачиваются, скомканные листы наполняют корзину, а в главе страниц не прибавляется. Почему? Резонных объяснений нет: материала у меня в десять раз больше, чем его нужно для строительства задуманного произведения. Не раз вчитывался я в донские песни, задумывался над ними, с детства много думал о быте и жизни людей, что сложили их… Близко знал собирателя песен Александра Михайловича Листопадова. А вот поставил целью нарисовать его портрет, и у меня ровным счетом ничего не получается. Лучший вариант портрета похож на детский рисунок: есть у Листопадова уши, но они ни к чему не прислушиваются; есть глаза, но жизни в них столько же, сколько в рыбьих.

Не стану загадывать загадок. У меня сильно испорчено настроение. Я опять поссорился с Лидией Наумовной, и, кажется, в последний раз. А ей это не кажется. Она уверена, что у меня нет ни характера, ни воли, ни принципиальности, чтобы настоять на своем, настоять на том, что справедливо, по мнению всякого порядочного человека.

Сегодня утром из Приазовска приехал Умнов на своей бежевой «Победе» ОХ 92-44 и увезет туда Лидию Наумовну. Он соскучился. Предлог у него всегда один и тот же:

— Евгения Борисовна, Женя (это сестра Умнова), наказала мне, чтобы без Лидии Наумовны домой не возвращался.

И он обнимет меня и скажет:

— Не допускаю мысли, что будешь возражать!

А Лидия Наумовна заметит с чуть кокетливой усмешкой:

— Надо же и со мной считаться, дорогой Григорий Борисович. Хотя бы для приличия спросили, могу ли я поехать, согласна ли?

— Каюсь, опростоволосился, но друзья простят, — ответит Умнов, и все будет так, как раньше.