Я почти побежал к Варе, чтобы все это сказать ей. Случайности и большой город могут вдруг сделать маленьким и тесным — мне снова повстречался учитель литературы. Посторонившись, он с удивлением сказал:

— А теперь вы и в самом деле что-то очень спешите. Ай уж так плохо с товарищем?

— Беда! — соврал человеку в третий раз.

Еще на лестнице я услышал рояль, а потом голос подпевающей Вари:

Я уже стою около двери и слышу, как она выделяет последнюю строчку из остальных. Здесь в нежности ее голоса чувствуется грустноватый упрек, точно она хочет сказать «милому»: «Ты никогда толком не понимал меня…» Я не решаюсь открыть дверь и помешать ее творческой работе:

И опять в словах последней строки у Вари нежность и упрек, но упрек сейчас звучит сильнее, настойчивее. Угадываю, что, если бы Варя захотела раздвинуть строки песенной строфы, она бы строго спросила своего «милого»: «Слышишь? Все мое богатство для тебя. Бери без оглядки. Знай, что не для робкого берегла его… Слышишь?!»

Когда я открыл дверь, Варя возбужденно сказала:

— Вот послушай эту песню! Прянчиков сильно критиковал ее…

— Какой Прянчиков? — спрашиваю.

— Из новочеркасского института… Да тот, что организовал из учеников «акционерное общество» по сбору фольклора… и все, что те собрали, присвоил себе… Неужели Листопадов при тебе не заводил о нем разговора? Правда, он и о нем не разговаривал. Он тихонько шипел и морщил нос. И, между прочим, всегда называл его не Прянчиковым, а Крендельковым… Как-то я ему сказала: «Александр Михайлович, да ведь он не Крендельков, а Прянчиков!» Так он хмыкнул в нос и пробурчал: «Да я ж и говорю, что Крендельков».

Мы посмеялись.

— А он и в самом деле Крендельков, если раскритиковал такую замечательную песню, — сказал я.

— Стопроцентный Крендельков, — согласилась Варя и, сильно очарованная песней, стала повторять ее строфы:

Я смотрю на нее и думаю, что не всякое опоздание равносильно потере. Зачем говорить ей теперь те слова, что пришли в голову под освежающий северо-западный прибрежный ветер, если все, что уже сделала Варя и что она делает сейчас, неопровержимо доказывает истину: большому всегда нужно большое оправдание!

Я спрашиваю:

— Разрешается поцеловать?

— Так сразу?.. Необдуманно?.. Незаслуженно? — и будто серьезно и будто шутливо удивляется она.

Спрашиваю снова:

— А как бы заслужить?

— Сейчас у тебя есть только одна возможность: подпевай мне старательно и от души.