— Таким бы быть.

— Не зря человек родился, — перешептывались ребята.

Не обошлось без разговора о Дзержинском, Буденном, Чапаеве.

Даня Ростокин, самый молодой из них, согнувшись, сидел и слушал. Луна освещала его, одетого в дубленый полушубочек. Глаза его из-под глубоко сидящей овчинной шапки влажно блестели. Он горячо завидовал тем, о ком шел разговор.

— У меня хоть имя и похоже на Данкино, а я б того ни за что не сделал. Уж очень я робкий, — сказал он и вздохнул.

Скоро что-то громко всплеснуло в том месте речки, где были броды. Ребята притихли. Потом стали успокаивать друг друга:

— На мель вышла рыбина.

— Должно быть, здоровенная: сильно бабахнула хвостом.

— Это она с досады — тут же ей нельзя как следует развернуться.

И опять опасливо притихли: на туманно-серой поверхности воды, пронизанной лунным светом, как огромным мечом, появилось черное пятно. Оно плыло около самого берега, заметно приближаясь. Но против лощинки, устье которой служило в этом месте берегом реки, темное пятно, покружась на месте, скрылось в прибрежном камыше.

Все рассудили, что это был человек, что он шел от верховьев по тропе крутого откоса, где и днем немудрено сорваться в воду.

«Так вот какая это рыбина!»

Приготовились к неожиданному: положили перед собой винтовки и притаились в котловине у самого берега, а Даню Ростокина послали в лощину разведать, что этот чужой человек там делает и нет ли у него охраны. Даня должен был сейчас же вернуться, но он исчез надолго.

Посчитали это за дурной признак. И только один из товарищей, отличавшийся более холодным взглядом на жизнь, сказал:

— С испугу у него, должно быть, ноги отнялись. Теперь его оттуда на руках придется нести. Пойду за ним…

Но идти за Даней не пришлось: он сам вывернулся из лощины, неся над головой что-то тяжелое, темное и ветвистое, как оленьи рога.

— Я ее поймал и несу высоко, как Данко… — Голос его дрожал испуганно и радостно. — Вот она! — И он, облегченно вздохнув, швырнул на землю мокрую корягу, которую посчитали за плывущего чужого человека.

И когда они снова переселились в затишье камышей, Даня, сидя среди товарищей, старательно вытирал шапкой мокрые волосы.

— Это я так вспотел, — говорил он. — Ох и боялся протянуть за ней руку! Вижу, что коряга. Зацепилась за корни камышей и кружится у меня под носом… Эх, была не была! Зажмурился и схватил ее…

Заканчивая свой рассказ, Максим Саввич с сожалением проговорил: