— Почему ты так громко? — удивился я.

Она еще громче бросила мне:

— Право на громкий разговор имеет тот, кто заплатит за него дороже!

— Я же не говорю, что Ростокина надо повысить по работе.

С большой настойчивостью она мне ответила:

— А я говорю, что его надо понизить!

— От нас с тобой мало что зависит: наш спор — не пленум и не сессия.

— Да, вот потому-то и я такая требовательная к тебе…

Я собрался и ушел. А Варя осталась сидеть на диване в позе того пассажира, что приготовился сойти на следующей остановке и теперь озабоченно задумался: выйдет ли кто к поезду встретить его?..

Я же ходил теперь по городу тоже как пассажир, который высадился там, где не был добрый десяток лет. Дома, улицы, переулки, трамваи, троллейбусы, заводские трубы, радиомачты, окрапленные желтизной осени тополя, акации и клены — все лишь отдаленно напоминало мне мой город. Даже давно знакомые люди казались наполовину действительными, наполовину вымышленными или наспех, но удачно нарисованными. Что-то оборвалось между мной и живой жизнью города. Что это за живительная нить, без которой окружающее лишь отражается в моих глазах, как в тусклом и равнодушном зеркале?.. Что за нить, если без нее уши мои потеряли связь с сердцем, с помыслами?! Звуки мира проходят через меня ничем не обогащенными, точно никогда я не говорил о них: «Это гудок Сельмаша. Он вырывается, как большая птица. Проносится над крышами и трубами домов и глохнет в степных просторах… Новая смена заняла место у станков, у кранов, у конвейера… А это — мощный, немного отсыревший и хрипловатый голос парохода «Маяковский». Он привез колхозников из станиц и хуторов, привез арбузы, огурцы, живых гусей, кур… и велит, чтобы на причалах порта поскорее освободили ему место…»

Встречается мне сосед — учитель литературы в средней школе. Оказывается, что он с большим интересом прочитал статью мою об Умнове. По его словам, и другие учителя школы с горячей похвалой отзываются о ней. Все они согласны, что писатель обязан все время напряженно искать на ниве народного творчества ростки нового, что выражает собой особенности нашего времени и особенности нашего человека.

Казалось бы, что́ авторскому сердцу может быть дороже этих слов учителя-соседа, а я пристыженно отвечаю:

— Жалко, что нет времени поговорить об этом поподробней…

Сосед спрашивает:

— Куда-нибудь спешите?

Сбивчиво лгу:

— Заболел товарищ… к нему… помочь надо…

— А шли вы очень медленно… Шли очень даже не спеша, — замечает сосед не без удивления.

И я снова лгу:

— Все время не везет этому товарищу… И я задумался о нем… Извините, теперь уж буду идти быстро…