– Ладно, Бутч. – Он снова улыбнулся, радуясь, что его не сбили с ног, не связали, словно дикого зверя, и не бросили на произвол судьбы.

Джейн прошла из гостиной в спальню вслед за Бутчем, держа спину очень прямо, словно ощетинившаяся всеми иголками чолья, отгонявшая его прочь, но он, не обращая внимания на впивавшиеся в него иглы, обнял ее, прижал к себе все ее колючки и острые углы.

Она растаяла, едва он к ней прикоснулся, и вцепилась в него, словно ей нужно было убедиться, что он по-прежнему цел и невредим.

– Я не знаю, что чувствовать, – простонала она. – Во мне борются облегчение и отчаяние. Я упала с утеса, но научилась летать. Я влюблена – и горю. Я боюсь, но никогда прежде не чувствовала так остро, что я жива.

– Я обо всем позабочусь, Джейн. Я позабочусь о вас. Я устрою вас с Огастесом в безопасном месте и все улажу. Обещаю.

Она обхватила его лицо своими длинными, тонкими пальцами, притянула к себе его рот, принялась целовать его со всем пылом, со всей тревогой, что с самого начала сопровождали их любовь, и он ответил на ее поцелуи, не зная, как еще рассказать о своей страсти и об отчаянии.

Они сошлись так, словно небо рушилось, а воды все поднимались, и у них больше не было времени на робкие прикосновения и осторожные ласки. Сорванная одежда полетела прочь, и они рухнули на постель, не закрывая ни губ, ни глаз, стараясь отогнать прочь нежеланного гостя – время.

– Вы думаете, что снова меня защищаете. Защищаете от себя, – задыхаясь, проговорила она, запрокидывая голову в сладостной неге, не подчиняясь ему. – Но вы уйдете.

Он не стал отрицать ее правоту, он лишь упивался ее телом, целовал ее кожу, вновь и вновь молча признаваясь ей в своей преданности. Но даже моля ее прижаться к нему еще теснее, он уже понимал, что им ни за что не быть вместе.

Волна, унесшая их прочь, с яростью вышвырнула их обратно на берег, и теперь они лежали рядом, ошеломленные, ненасытные, задыхаясь, жаждая продолжения.

– Возьмите нас с собой! – взмолилась она.

– Не могу, – простонал он, пряча лицо у нее на груди. – Простите, голубка.

Она притянула его к себе, прижалась к его губам, заглушая его сомнения, и на миг он отвлекся, снова растаял, потрясенный тем чудом, которым она была для него, наслаждением, которое они дарили друг другу, но даже губы Джейн, даже ее любовь не могли затмить реальности, что надвигалась со всех сторон. Целуя ее, он сделал новое признание, прошептал его прямо в нежную кожу ее тонкой шеи:

– Я уже давно чувствовал, что это случится. Как когда слышишь шум поезда, хотя он еще очень, очень далеко. Не знаю, сколько еще мне удастся этого избегать. Но теперь… теперь я привязал к себе вас. Если я останусь, то утяну вас за собой.