Они с Ваном уже два часа убивали время, но ни мама, ни Ноубл, ни Сандэнс все не показывались. Огастес не возражал. Ван ему нравился, хотя в вагоне по-прежнему висело напряжение, возникшее еще тогда, когда они с мамой вышли из спальни.

– Рисую я гораздо лучше, чем играю в слова, – объявил Ван. – Может, я буду рисовать в том блокноте, который ты мне подарил.

– Он слишком маленький, – возразил Огастес.

– Буду рисовать небольшие картинки, – пожал плечами Ван. – Раньше я, бывало, подолгу сиживал неподвижно, чтобы не спугнуть птиц и чернохвостиков. У нас возле дома, в Сёрклвиле. Чернохвостики страшно пугливые.

В вагон вошел Сандэнс. Он запер за собой дверь. Он явно выпил – нос у него покраснел, – но пьяным не казался.

– Кто такие чернохвостики? – Огастес решил, что Ван шутит.

Сандэнс мрачно взглянул на Вана, словно предупреждая, что не хочет слышать от него ни единого слова. Он сел рядом с Огастесом и сам ответил ему.

– Чернохвостики похожи на кроликов. Но на самом деле это зайцы, – сказал он.

– У них уши длиннее, – прибавил Ван и принялся что-то рисовать. – Первые поселенцы называли их ослиными зайцами, потому что уши у них длинные, как у ослов. Они рождаются с шерстью, с открытыми глазами и сразу могут бегать.

– А кролики, когда рождаются, бегать не могут? – удивленно спросил Огастес.

– Нет. Кролики рождаются голыми, розовыми, как младенцы, – мрачно буркнул Сандэнс.

– Это разные животные. Примерно как овцы и козы, – вставил Ван.

Сандэнс продолжил:

– Примерно как мормоны и баптисты.

– А вы те или другие? – спросил Огастес.

– Я ни то ни другое, – бросил Сандэнс. – Ни овца, ни коза.

– Сандэнс скорее рептилия, – прибавил Ван и с ухмылкой взглянул на Гарри.

– Ван, а вы мормон? – спросил Огастес.

– В моей семье все были мормоны. Так, номинальные… И все же… мормоны.

Огастес склонил голову к плечу: