Очерки Булгарина, ориентированные на «картины фламандской школы», насыщены бытовыми деталями. В них подробным образом описан интерьер приемных и гостиных, мелочной лавки и Гостиного двора, магазинов, кафе и ресторанов, сервировка стола, туалеты щеголя и прислуги. Этот интерес к конкретике и мелочам быта заметен, если, например, сравнить процитированный фрагмент с лаконичным описанием передней знатного вельможи в очерке Жуи «Лакейские нравы» (1824), который Булгарин несомненно знал[1159]: «Я вошел по главной лестнице в переднюю, где пять или шесть лакеев занимались каждый своим делом: один чистил платье, другой завивался, третий поправлял лампы, а двое играли на камине в пикет»[1160].

Следует напомнить, что в 1830‐е годы интерес к бытописанию как таковому идет на убыль. Перед писателем стоит теперь задача не только воспроизведения жанровой картины с верными аксессуарами быта, но выявления и осмысления тех бытовых реалий, которые характеризуют определенную историческую и социальную сферу жизни. Во французских физиологических очерках бытописание осмысляется как фиксация современного исторического среза частной жизни народа. Так, писатель-очеркист Жюль Жанен в предисловии к изданию очерков «Французы, нарисованные ими самими» (1841) писал: «Призадумаемся над тем, что придет день, когда наши внуки захотят узнать, кем мы были и что мы делали в свое время, как мы были одеты, какие платья носили наши жены, какими были наши дома, наши привычки, наши развлечения… как сервировались наши столы, какие вина мы предпочитали… пудрили ли мы свои волосы и носили ли башмаки с отворотами?» Здесь же он противопоставляет такого рода «историю нравов» научным трудам, где повествуется только «об осадах, битвах, захвате и разрушении городов, мирных договорах и войнах»[1161].

Булгарин чутко уловил новые тенденции. В очерке «Петербургские записки» (1833) он дает своей приверженности к бытописанию не только нравственное обоснование, как в приведенном выше описании передней вельможи, но и историческое и психологическое, и, предвосхищая Жанена, противопоставляет бытописание научным «историям и хроникам». «В мелочах, в устройстве жилья своего и выборе вещей, служащих для его употребления (поверите ли?), – отпечатлевается характер человека гораздо явственнее, нежели в делах важных. <…> Основываясь на сих законах приличий и моды (т. е. по платью и мебелям), вы можете судить не только о характере человека, но и характере целого века, целой эпохи гораздо лучше, нежели по историям и хроникам»[1162].