«Эй, баргузин, пошевеливай ва-ал, Молодцу плы-ыть…»

Над Чумаковым, этажом выше, зеленело окно с коротенькой, из марли, занавеской, с фикусом на подоконнике, — окно Ульяны Аниснмовны.

Ульяна стояла в ту минуту на коленях, в сорочке, возле лампадки, зажженной ею перед тусклой, словно бы закоптелой, иконкой.

Все спуталось в голове ее. Век прожила — только Тихон и был светом в окошке. Надежду имела — он поможет от уличной пыли-грязи отвалиться, свой угол обрести.

Надо же, Староверовы выручили! А Тишу оземь…

«Люди дорогие! Зачем Тишу-то… Тишу-то оземЬ зачем?..

Ноне (пришла беда — отворяй ворота!) кто-то двадцатьчетверки выкрал. Гуща — потерял совесть-то! — на Тихона указывает…»

Исступленно, скороговоркой молила Ульяна Анисимовна всевышнего остеречь Тихона. Чтоб не попутал его нечистый.

— Какой уж день на корпусе ни двадцатьчетверок, ни тридцатишестых, ни.

— Ульяна Анисимовна сыпала и сыпала цифрами, полагая, видимо, что творец вселенной не может не знать номенклатуру сборного железобетона.

Электрическая лампочка над Ульяной Анисимовной, на длинном шнуре, с абажуром из зеленой бумаги, раскачивалась из стороны в сторону, точно Ульяна Анисимовна молилась в каюте в двенадцатибалльный шторм. Сверху, куда она протягивала руки, на нее посыпалась побелка. Женщина взъярилась, возроптала:

— Лукавый, вот он… Шоферня уж топочет… А ты? Я комнатку просила — ты, почитай, тридцать лет расчухивался… — Словно бы спохватившись, она отбила поклон, зачастила смиренно: — Оборони мя, господи — и Тихона. И чадов моих. Огнежку, Александра, Нюру Староверовых, Тоню, завет преступившую. Хорохорится она, а большое сердце имеет.

Лампа вздрогнула от топота, сызнова заходила взад-вперед.

Наверху гуляли вовсю. Туда, на четвертый этаж, один за другим поднимались со свертками в руках шоферы панелевозов, бульдозеристы, каменщики.

Последней постучала в белую, с грязными следами пальцев, дверь Огнежка — потолковать с Тоней в этот, наверное трудный для нее, час…

Открыла ей соседка Тони. Онежка переступила порог и остановилась, ошеломленная. В комнате бесновалась трехрядка. Режущий ухо голос Тони выводил насмешливо:

И с отчаянным — в комнате что-то упало — притопом:

Огнежка, ни слова не говоря, повернулась кругом, захлопнула за собой входную дверь.

Рука Огнежки, державшая в руке бумажный кулек, опустилась. На землю посыпались одна за другой засахаренные лимонные дольки.