Том поменял местами корму с носом и теперь чесал пару яиц, больших и ярких, как вареные желтки, вверх-вниз о штанину Кармоди, не переставая обиженно мяукать.

– Он еще в хорошей и опасной форме, – похвалил Стюбинс кота. – Представляю, каким он был грозой района в расцвете лет.

– Шторм божьей милостью – вот кем он был! Натуральный циклон из зубов и когтей. Однажды, когда мы еще жили на «Колумбине», он у меня на глазах долыса ободрал большого мохнатого бедлингтона. Тупой дрифтер ушел договариваться насчет работы и только отмахнулся, когда я посоветовал ему привязать своего песика к причалу. Даже слушать не стал. Бедняга только и успел, что поставить на борт лапу, как Том кинулся на него с рулевой рубки и ободрал с несчастного весь плодородный слой, как противосорнячная мотыга на шоу для садовников. Когда же он удовлетворился своей работой, будь я проклят, если он не взвился в воздух и не засветил дураку-хозяину таким же хуком в морду. Не будь на этом тупице капюшона от дождя, Том ободрал бы его точно так же.

Ядовито-зеленый кошачий глаз сидел на массивной, закаленной в боях голове, а сама голова на еще более массивном и толстом рулоне шеи. Туша расширялась к плечам, ребрам и крупу, большому, как баскетбольный мяч. Но в этой животной тучности не было ни грамма слабости или медлительности. Когда Кармоди высвободил ногу из кошачьих лап и через прорезь в фибролитовой стене шагнул к настоящей парадной двери, кот на всех парах бросился за ним и тут же исчез за углом дома, как гоночная машина. К тому времени, когда рыбак закончил возиться с цифровым замком и открыл дверь, кот уже ждал их внутри, готовый возобновить свою обличительную речь.

– Никто не знает, как он это делает, – похвастался Кармоди. – Когда я затеял перестройку дома, я заставил плотников поставить защиту от медведей, енотов и опоссумов – памятуя о прошлых вторжениях. Но защита от Тома у них не вышла. Входите, входите. Только не закрывайте дверь, надо впустить воздуха и света. Эх! Здесь промозгло, как в лягушачьем брюхе, хотел бы я знать почему…

Кармоди указывал путь, зажигая лампы и светильники. Стюбинс отметил, что интерьер жилища оказался таким же факсимиле прошедшей эпохи, как и приделанный снаружи фальшивый фасад индейского длинного дома. Потолки высокие, тусклые и с тяжелой лепниной, на окнах двойные шторы. Стены до середины обиты ореховыми панелями, над ними тисненые обои в цветочек. Мебель антикварная, но совсем свежая, словно какой-то пират сгонял на машине времени в приморский городок прошлого века и утащил эту обстановку из зажиточного, хоть и не самого богатого дома. Торшеры от «Тиффани» склонялись над плечами подходящих по стилю «чиппендейлов», как внимательные дворецкие. Часы с гирями и позолоченным маятником мрачно тикали, дожидаясь, когда нужно будет отбивать время, а латунный барометр, висевший рядом с ними на стене, вежливо указывал, что давление сейчас стабильно, устойчиво и пребудет таковым.